— Потом видно будет.

— Вы же обещали маме позаботиться обо мне!

— Забочусь. Крыша над головой, еда, одежда. Больше тебе ничего не нужно.

Я смотрю на него и понимаю — ему плевать на меня. Совершенно плевать. Я для него досадная обязанность, от которой он хочет избавиться как можно быстрее.

— Ненавижу вас, — шепчу я.

— Взаимно, — холодно отвечает он.

Удар. Прямо в сердце. Он даже не пытается быть вежливым.

— Тогда зачем меня взяли?

— Потому что дал слово. А я всегда держу слово.

— Даже если это слово вам в тягость?

— Даже тогда.

Он поворачивается, собирается уйти.

— Подождите! — окликаю я. — У меня есть вопросы!

— Слушаю, — говорит он, не оборачиваясь.

— Можно мне позвонить друзьям? Сказать, что я в порядке?

— Нет.

— Почему?

— Потому что нельзя.

— Можно выйти в сад?

— Можно. В сопровождении охраны.

— Можно пойти в магазин?

— Зачем? Всё необходимое есть дома.

— Можно хотя бы книги?

Он оборачивается, смотрит на меня с лёгким удивлением.

— Читать умеешь?

— Очень смешно.

— В библиотеке есть книги. Можешь читать.

— Спасибо и на том, — язвлю я.

— Не за что, — серьёзно отвечает он.

Он уходит, оставляя меня одну в огромной столовой. Сажусь обратно за стол, чувствую, как подступают слёзы.

Он меня ненавидит. Открыто, честно ненавидит. И я ему абсолютно безразлична. Как мне жить дальше, как продержаться и не сойти с ума. Я хочу поступить в универ, как мечтала бабуля. Я хочу что-то из себя представлять, а не три года быть мебелью. Бабушкааа, почему ты меня оставила? Бабулечка моя, сил нет…Я сама скоро умру от горя.

Камран

Чёртова избалованная девчонка.

Я сижу в своём кабинете и пытаюсь сосредоточиться на работе, но мысли постоянно возвращаются к завтраку. К её наглости. К тому, как она смотрела на меня своими огромными глазами, когда я сказал, что ненавижу её.

Может, перегнул палку.

Но нет. Она должна понять с самого начала: я не нянька и не добрый дядюшка. Я взял её только потому, что обещал Ире. И чем быстрее она это усвоит, тем лучше для всех.

Проблема в том, что она красивая. Чертовски красивая. Длинные светлые волосы цвета спелой пшеницы, в которые так и хочется зарыться пальцами. Кожа нежная, бледная, с лёгким румянцем на щеках. А глаза… зелёные, как весенняя трава, большие, выразительные. Когда злится, становится ещё красивее — глаза блестят, щёки горят, пухлые губы сжимаются в упрямую линию. Фигурка миниатюрная, но уже женская — грудь наполняет футболку, бёдра округлые под джинсами.

Русская красота. Классическая, аристократичная. Полная противоположность смуглым кавказским женщинам, к которым я привык.

Мне это не нравится. Не нравится, что я это замечаю.

Три года назад, когда женился на Ире, я понятия не имел, что у нее есть взрослая дочь. Поразиться ее равнодушию к девчонке? Я поразился. Честно. Нищета, отсутствие денег, мрак. Ирка даже не помогала. Я так понял была в контрах с матерью. Дочь бросила.

А теперь… теперь она выросла. И стала проблемой.

Стук в дверь прерывает мои мысли.

— Войдите.

Входит Зарема.

— Камран Ибрагимович, можно поговорить?

— О чём?

— О девочке.

Я отклоняюсь в кресле, жестом предлагаю ей сесть.

— Слушаю.

— Ты слишком строг с ней.

— Я выполняю свои обязанности опекуна.

— Ты с ней обращаешься как с врагом.

— А она ведёт себя как враг.

Зарема вздыхает.

— Она потеряла всех близких людей. Она напугана и одинока. Немного понимания…

— Понимания у меня нет, — перебиваю я жёстко. — Есть только обязательства. В нашей культуре мужчина отвечает за женщин своей семьи. Даже если эти женщины ему в тягость.

— Она же ребёнок!

— Ей восемнадцать. Совершеннолетняя. У нас в горах в её возрасте уже троих детей рожают.

— В паспорте да. А в душе — напуганная девочка.

Я встаю, подхожу к окну. Вижу Арину в саду. Она сидит на скамейке с книгой, но не читает. Просто смотрит на забор.

— Что ты от меня хочешь, Зарема?

— Дай ей время привыкнуть. Не ломай её сразу.

— Я её не ломаю. Я устанавливаю правила.

— Слишком жёсткие правила.

Оборачиваюсь к ней.

— У меня нет времени нянчиться с избалованной девчонкой, о которой я узнал три месяца назад, — отвечаю я. — У меня есть дела поважнее.

— Тогда зачем взял?

Хороший вопрос. Зачем взял? Из-за обещания Ире? Или из-за чего-то ещё?

— Потому что обещал, — отвечаю я.

— И теперь жалеешь?

— Да, — честно говорю я. — Жалею.

Зарема качает головой.

— Она хорошая девочка, Камран. Просто немного дикая.

— Слишком дикая.

— Зато красивая.

Смотрю на неё внимательно. В её глазах читается что-то такое…

— К чему ты клонишь?

— Ни к чему, — невинно отвечает она. — Просто констатирую факт.

Она уходит, а я снова смотрю в окно. Арина всё ещё сидит на скамейке. Ветер трепет её волосы, солнце играет на коже.

Красивая. Да, красивая.

И это проблема.

Потому что красивых женщин я знаю, как использовать. А с опекаемыми подопечными такого делать нельзя.

Значит, нужно держать дистанцию. Выполнять формальные обязанности и ждать, когда ей исполнится двадцать один.

Три года. Всего три года.

Справлюсь.

Должен справиться.

Иначе я стану тем, кем обещал себе никогда не становиться.

Арина

Я сижу в саду уже третий час и думаю о побеге. Охранник стоит в пяти метрах — тоже кавказец, широкоплечий, с автоматом за спиной. Делает вид, что меня не видит, но я чувствую его взгляд.

Камран Байрамов — типичный горец-самодур. Наверняка привык, чтобы женщины ему беспрекословно подчинялись, молчали в тряпочку и рожали детей. А я — белокурая русская, которая не знает слова "нельзя".

Ненавидит открыто. Не скрывает.

И знаете что? Хорошо. Пусть ненавидит. Зато честно.

Лучше честная ненависть, чем фальшивая забота.

Но что мне теперь делать? Три года. Три чертовых года в этом доме с человеком, который меня терпеть не может.

Я встаю, иду к забору. Охранник напрягается, но не вмешивается.

Три метра в высоту. Колючая проволока. Камеры.

Но я видела в кино, как люди перелезают через такие заборы. Нужна только правильная подготовка.

— Далеко собралась?

Его голос за спиной заставляет меня подпрыгнуть. Оборачиваюсь — Камран стоит в нескольких шагах, руки в карманах.

— Изучаю периметр, — дерзко отвечаю я.

— И к каким выводам пришла?

— К выводам, что вы параноик.

— Возможно. Но живой параноик.

Он подходит ближе, смотрит на забор.

— Думаешь перелезть?

— А вы что, остановите?

— Попробую поймать, когда упадёшь. Три метра — это больно.

— Заботитесь обо мне? — язвительно спрашиваю я.

— Выполняю обязанности опекуна.

Опять эти чёртовы обязанности. Как будто я какая-то повинность, от которой нельзя избавиться.

— А если