Меня пошатывает. Свет изменился. Он не освещал, а, скорее, пропитывал собой пространство, добавляя объёма и сочности.

Мой интерес упал на картину, висевшую на одной из стен. Она была просто чудесна, а вблизи казалась просто замечательной. Я решил попробовать краски на вкус и, высунув кончик языка, прикоснулся к полотну.

– БРАТ!! – воскликнул Энтони, увидев меня, облизывающего картину.

Я махнул рукой и, потеряв равновесие, опёрся спиной о стену.

– Тебя так долго нет. – говорит он, но говорит как-то странно. Я слышу слова до того, как он их произносит, а когда говорит, я подтверждаю про себя услышанное. Где его зрачки? – БРАТ! ТЫ КАК?! – орёт он мне в самое ухо.

Я киваю и прошу напомнить, зачем я здесь.

– ТЫ ЗДЕСЬ, ЧТОБЫ ОТДОХНУТЬ!

Во рту сухо. Хочу пить. В нашу сторону идут четыре девицы. Они идут странно, покачиваясь, как камыш на ветру. Я спрашиваю, идут ли они или просто покачиваются. Энтони отвечает, что сам не знает, и вытягивает в их сторону руку.

Меня снова целуют в шею, губы и куда-то тянут.

Я снова забыл, зачем я здесь, и вспомнил, что хочу в туалет, только тогда, когда низ живота стало невыносимо давить.

Меня отводят в туалет, я запираюсь с третьего раза.

Тут такой красивый фиолетовый свет. А кожа под фиолетовым светом… Я разглядываю раскрытую ладонь. Провожу по волосам. Они кажутся ненастоящими такими, чужими, что ли. Как приклеенный парик, к которому я по ошибке успел привыкнуть.

Поднимаю стульчак и мочусь. Стараюсь попасть, меня пошатывает, а вместе со мной и струю. То влево… то вправо. Смеюсь. Точнее, хихикаю. Какой же красивый фиолетовый свет.

За дверью раздаётся стук. Открываю с третьего раза. Меня ловят. Берут под руки и тянут в одну из кают.

Мне хорошо, тело невесомое, как болтающееся в воздухе пёрышко. Я куда-то лечу, падаю на мягкую кровать и от блаженства приоткрываю рот.

Матрас такой мягкий… Я пытаюсь разглядеть лицо одной из девушек, но оно ускользает от меня, пытаюсь дотронуться до него, но пальцы попадают в её волосы. Меня пристёгивают наручниками, сдёргивают джинсы, и я растворяюсь, как вожделеющий света мотылёк, добравшийся, наконец, до яркой лампочки.

Глава 36

В этот момент я переродился как мужчина.

Моя волшебная палочка так и не встала. А я и не пытался, член между ног казался просто придатком. Зачем эрегировать одно место, если всё тело набухло и вожделело каждым кусочком кожи? Я не понимал, зачем мне стараться, делать поступательные движения вперёд-назад. Для чего куда-то всовывать, высовывать? Всё это казалось полной бессмыслицей. Я кайфовал от одних прикосновений, стонал от поглаживаний, от укусов в шею, растворялся в экстазе, терялся в волнах наслаждения. Глаза были прикрыты, я был здесь и не здесь одновременно.

Под веками танцевали цветные фракталы, чудаковатые геометрические фигуры, перетекающие в сложные узоры. Я открывал глаза и видел поры на груди девушки, вдыхал аромат её тела, от которого приятно щекотало ноздри. Затем снова закрывал, проваливаясь в другую реальность. И так до тех пор, пока я не стал сомневаться, где настоящий мир, а где галлюцинации.

Мне жарко… Заплетающимся языком прошу свежего воздуха.

Она не понимает, а перекрикивать музыку я не в силах. Тянусь рукой в сторону тумбочки, кое-как пальцами хватаю ведёрко с шампанским, ныряю рукой и с донышка набираю горсть полурастаявших льдинок. Обмазываю лоб, губы, веки, щёки, грудь, пупок. Мне хорошо… Лёд скользит по коже, оставляя лёгкое покалывание.

Музыка в этом состоянии не звучит, нет… Она дополняет весь трип, вытягивая ощущения в тугую оргазмическую струю. В моменте, когда ритм ускоряется, тело само извивается, комкая под собой простынь, а когда затихает, затихаешь и ты сам, но лишь до того момента, пока это не повторится. И оно повторялось и повторялось, а потом резко стало холодно, и пришла усталость, и фракталы исчезли, и все эти «И… И… И…» аккуратно вернули меня в реальность.

Я завернулся в одеяло, как сгущёнка в трубочку. Девушка, покачиваясь, ушла, дав возможность разглядеть на её ягодицах татуировку стрекозы.

Знобит. Одеяло коротковато, и приходилось выбирать – либо натягивать его до шеи, либо скрывать ноги. Хочется порцию двойного эспрессо. Я попытался перекричать музыку, но голос утонул в мелодии, не выйдя за пределы каюты.

Спускаю с кровати ноги. Слабость удерживает на месте, я врастаю задницей в матрас и, кажется, что уже никогда не встану, но тут заиграла бодрая мелодия, и я вскакиваю… Теряю равновесие и несусь лбом в стену. УДАР. Глухой стук, будто кто-то раздавил ногой упаковку тетрапака.

Одеяло сползает с плеч, и, ловя баланс, я натягиваю его на место, тащу себя к двери. Наваливаюсь плечом… Выплываю в коридор. Пахнет разлитым алкоголем, морщусь. Осторожно иду вперёд. Прохожу вдоль картины, которую ещё недавно лизал. Смотрю на неё и не понимаю, зачем пробовал её на вкус.

Осталось ещё несколько метров. Шаг, шаг, ещё шаг… Покачивает, делаю два шага назад. Опять вперёд. Хватаюсь за поручень и тяну себя наверх. Болят шея и спина, словно я только что отплясал на ринге 12 раундов против тяжеловеса.

Поднимаюсь на палубу. Солнечный круг наполовину скрылся в алой полоске заката.

– А мы как раз о тебе говорили. – слышу я голос за спиной.

Поворачиваюсь, ноги подкашиваются, пальцы намертво вцепились в поручень, и только это не даёт мне упасть.

Глава 37

Борис Николаевич отодвинул ото рта моллюска и поприветствовал меня поднятым вверх бокалом шампанского.

Только не падай только не падай… Живот скрутило так, что я скукожился под одеялом и скатился на ступеньку. Энтони торопливо встал, задев ножку стола, подошёл и долго не мог понять, за что меня ухватить, чтобы помочь встать.

– Я сам.

– Сам так сам. – возвращается на место.

Меня трясёт, скулы свело от напряжения. Перед глазами всплыли фотографии, на которых я видел эту парочку. Но сейчас, в день рождения, это было…

– Может, всё-таки помочь? – подал голос партнёр.

Я холодно на него посмотрел и, сосчитав про себя до трёх, встал. Борис Николаевич спустил на переносицу прямоугольные очки.

– А это, случаем, не ты тогда с моим бухгалтером на улице пересёкся?

Я сглотнул, понимая, конечно, кого он назвал своим «бухгалтером».

– Вы знакомы? – встрял Энтони, переводя взгляд то на меня,