— Пей, — кивнул Одо клиент, когда Гвоздь, повинуясь приказу, разлил тягучую почти черную жидкость по бокалам. Бокал заказчика оказался наполнен полностью, второй — едва ли на треть.

Вино было сладким и невероятно крепким. У Одо дыхание замерло с непривычки. Даже в отцовском доме он пробовал такое всего дважды: отец считал, что это праздная роскошь и потворство плоти.

— Успокоился? — спросил человек, когда Одо сделал еще пару глотков. — Тогда давай-ка за работу.

Он откинулся на стуле, глотнул вина и с мечтательным видом произнес:

Всем птахам малым, на закат летящим,

Я, как пророк забвенья, говорю…

В первый миг Одо опешил, но тут же с губ само собой сорвалось:

О птицы вешние, живите настоящим,

Ведь прошлое подобно янтарю.

Незнакомец приподнял бровь.

— Да ты, как я посмотрю, и в самом деле не чужд поэзии? Знаешь, кто сочинитель?

— Если бы, — с готовностью ответил Одо. — Никто же не знает. Тормарский Виршеплет, так он подписывается. У меня есть обе его книги…

Он осекся. Были обе книги. Один томик остался в отцовском доме и наверняка уже предан огню. Жаль, если так, но Одо ушел со скандалом, не взяв ничего, кроме одежды на себе и того, что было в поясной сумке.

— Обе? — удивился человек. — Одна, без сомнения, «Иллюзии небес», но вторая?

— «Песни фасарро, исполненные в час полуночи», — с выражением произнес Одо. — Недавно появилась.

Признаться честно, он не раз ввертывал выражения из «Песен» в свои письма, когда позволял момент. А после сравнивал свои творения со строками Виршеплета — и расстраивался, ибо сравнение всегда было не в его, Одо, пользу. Но что поделать, если Благие не отсыпали той звездной пыли, что проникает в глаза, уши и сердце, делая поэтов поэтами.

— Отстал я от жизни, — с полушутливой горечью произнес человек. — Но ты пиши, а то твои товарищи скоро умаются тебя ждать.

Одо торопливо обмакнул перо в чернильницу. Он с удовольствием еще поговорил бы о поэзии, но декейт следовало отработать.

— Прямо так и писать? — уточнил он.

— Именно. Справишься без диктовки?

Одо заскрипел пером, в два счета управившись с делом.

— Дописал? Теперь слушай дальше.

Человек помедлил, постучав пальцами по столу. Одо ждал, навострив уши.

— Милостивая госпожа, королева снов и сердец! Усталый путник с радостью в сердце извещает о своем возвращении и уповает на то, что не забыт Искренне надеюсь, что ты, отрада души моей, пребываешь в добром здравии, равно как и домочадцы твои. Посему знай, что я намерен появиться на пороге известного тебе дома в ближайшее время. Зажги огонь, постели свежие простыни. Точка.

Одо невольно хмыкнул, дописывая последние слова.

— Желаешь что-то сказать? — осведомился клиент.

— Вы вроде бы не собирались сочинять любовные послания? — съехидничал Одо.

— А кто сказал, что оно любовное⁈ — изумился незнакомец. — Окстись, юнец!

Одо смущенно улыбнулся.

— Теперь третье, — сказал человек, когда Одо отложил второй лист в сторонку сушиться. — Третье.

Он пощелкал пальцами левой руки и надолго задумался. Одо ждал.

— Готовься, дозорный, ибо грядет время игроков. Пиши.

Одо, дивясь про себя, послушно набросал сказанное, после чего в третий раз начертал внизу листа положенные строки: «Одо Бернарди из Алексароса Виорентийского дословно записал», поставил свою подпись и пододвинул все три листа заказчику — на проверку. Тот быстро просмотрел послания.

— Значит, тебя зовут Одо Бернарди? — между прочим спросил он. — Ты часом не в родстве с законником Бернарди?

— Я его сын, — через силу признался Одо.

Заказчик снова впился в Одо зеленым пронзительным взглядом.

— Как забавно, — проговорил он, но прежде чем насупившийся Одо открыл рот, чтобы уточнить, что именно забавного увидел незнакомец, тот уже вернулся к делу.

— Запечатай. Сургуч есть?

Одо поспешно растопил в ложке кусочек сургуча, осторожно вылил на сложенное письмо, соединяя края бумаги. Человек левой рукой расстегнул ворот рубашки и вытянул цепочку, на которой висел тусклый серебряный перстень-печатка. Кроме того, на цепочке болтался тяжелый железный ключ. Заказчик оттиснул на сургуче изображение печатки. Так все три письма были должным образом приготовлены к отправке.

Декейт был отработан, но клиент не спешил покидать Одо.

— Видишь ли, писарь, — вздохнул он, — есть проблема. Написать письма — полдела. Что проку в послании, если его некому отнести? А ведь послания срочные, особенно первое. Видят боги, я бы щедро одарил прыткого посыльного…

Одо насторожился.

— И сколько вы бы заплатили такому шустрому молодцу? — спросил он.

— Дай подумать. Учитывая срочность, скрытность и ночной час — ведь огни уже погасили, не так ли? Да, пожалуй, пять декейтов были бы нужной ценой. У тебя есть кто-то на примете, писарь?

Одо сглотнул. Пять декейтов! Да что ж за удачная сегодня ночь! Деньги сами текут в руки — только лови!

— Есть! — тут же ответил он. — Я! Я лучший в Алексаросе бегун, джиор! Я играю за лучшую команду по дикому мячу! За «Котов Маринайо»! И город я знаю! Назовите адреса, и ваши письма будут доставлены в лучшем виде.

— Что ж, мне нравится твой настрой, юнец, — улыбнулся заказчик. — Вижу ты внял моему призыву жить сегодняшним моментом. Слушай и запоминай…

Рамон, облокотившись на стойку, с нарастающей подозрительностью посматривал в сторону стола, за которым расположились Комар и его поздний клиент. Незнакомец Рамону не нравился: уж больно странноват на вид — от такого добра не жди. Знамо дело, в тратторию разный люд забредает, но этот как-то выбивался из общего ряда. А еще одежда… потрепанная, конечно, но дорогая, это ж заметно. Не комариного полета птица, ой, нет.

А вот Комар подставы не чуял: улыбался, глотал дорогое вино. Где это видано, чтобы заказчик угощал работника? Что уж такого втирал ему незнакомец, Рамон не слышал — говорил тот вполголоса. Зато видел, как Комар просветлел лицом и встрепенулся, как птенец на жердочке. Торопливо собрал свои писарские вещички, вскочил и чуть ли не в вприпрыжку ринулся к стойке.

— Слушай, Гвоздище, дело есть, — выпалил он, толкая к товарищу писарской ящик. — Годное дело, денежное.

— Что еще такое?

— Он просит доставить свои письма. Прямо сейчас. В Старый город. Дает пять декейтов!

Вот она, подстава,