Я шла, размахивая портфелем, и тихо радовалась маленькой победе. Раньше не смела отказать своим одноклассницам – богема, элита, первые красотки, знающие себе цену. Ишь, пигалицы – обиделись! И пока я упивалась своей независимостью, не заметила, как ко мне подбежал наиглавнейший враг мой – Сычёв! Пендель не заставил себя ждать. Я обернулась. Так и есть. Длинный, нескладный, грязный, стоит и лыбится, чёртов второгодник.

– Коса-а-я, – протянул, довольный.

Что я ему сделала? Какое удовольствие он получил? Глаза еле видны через нестриженную чёлку. Форма в пятнах, сальная, кеды рваные. Куда мать смотрит? Да никуда она не смотрит – некогда. Мама моего врага занята куда более приятным занятием – пьёт. Вот и растёт её сынок как сорняк. Учителя с трудом перетаскивали Сычёва из класса в класс. А потом – махнули рукой. Сгинул он в девяностых, как сгинули ещё несколько человек из моего класса. Что с ним сейчас делать – вот вопрос? Плакать в раздевалке и отстирывать платьице?

Нет уж, так не пойдёт! Гулять – так гулять. Я размахнулась портфелем и звезданула Сычёва по голове. Тот ударил меня кулаком в грудь. Скотина! Ребёнка обижать – Сычёву снова прилетело портфелем. А он – тяжёленький. Мой враг озверел и начал пинать меня ногами! Вот она – суровая правда жизни. Может быть, в наших воспоминаниях детство остаётся радужным и прекрасным, но в реальности почти у каждого был в детстве такой «Сычёв». Я не сдавалась. Господи, ну неужели никто не видит безобразия, творящегося на школьном дворе?

Увидели. На крыльцо выскочил директор школы Владимир Петрович. Он, бывший военный, справедливый мужик, подбежал к хулигану и так тряхнул его за шиворот, что застиранный пиджачишко Сычёва не выдержал и треснул пополам! А потом Сычёв получил от директора хорошую затрещину. Я дар речи потеряла: попробуй-ка сейчас взрослый ударить ребёнка! Затаскают!

Через полчаса в кабинете Владимира Петровича собрались: Галина Петровна, моя мама, завуч, медичка Зоя Фёдоровна и мы с Сычёвым. Ох и костерили его!

– Бить девчонку – подло и низко. Ты недостоин звания мужчины, – гремел Владимир Петрович, – я ставлю вопрос об исключении из школы!

Я разглядывала свой испачканный фартук. Педагоги молчали. Мама метала громы и молнии, готовая уничтожить второгодника на месте.

– Не нужно его исключать, – я старалась не смотреть на мать. – Не надо. Что потом? Спецшкола, колония, тюрьма? Вот где сейчас его мама? Сами знаете, где. Парню нелегко, а вы просто погубите его.

Взрослые смотрели на меня, как на статую Мао Цзэдуна, – с удивлением.

– Извинись перед девочкой, подлец, – приказал директор. – И поблагодари её за всё хорошее. А тебя, Люда, я отпускаю домой, но – под наблюдение врача. Мало ли что. Елена Ивановна, спасибо вам за дочку, отличного человека вырастили!

Вечером мама забрала из детского сада Аришку, и мы все вместе отправились в кафе-мороженое – праздновать окончание учебного года. Выступить на торжественной линейке не получилось, но Галина Петровна не обиделась. Она вручила мне табель с пятёрками и грамоту.

Грех – не отметить такое событие!

В вазочках подали крем-брюле под клубничным сиропом, щедро осыпанное шоколадной крошкой. За одну такую порцию стоит попасть в прошлое! А потом мы пили молочный коктейль с вишнёвым соком. Корзиночки с шоколадными грибочками на десерт прошли как по маслу. Мои любимые эклеры со сливочным кремом мама завернула с собой.

А потом мы долго гуляли по городу, болтая на разные темы. Я волновалась, не зная, как предупредить маму о том, что ей в будущем нужно будет очень внимательно отнестись к своему здоровью. Мне о многом хотелось с ней поговорить: благополучное время в жизни родителей заканчивалось, потом начнутся массовые увольнения и безработица. Что же делать? Да и вообще, сколько я пробуду здесь?

Но пока что я наслаждалась обществом любимых родителей. Весь вечер я старалась прижаться к ним, покрепче обнять и отца, и маму. Они, нормальные советские люди, не привыкшие к таким проявлениям ласки, с недоумением посматривали на меня. А мама, наверное, решила наутро сводить меня к врачу: мало ли, может, травма какая. Я боялась – будет ли у нас утро?

Кто-то позвонил в дверь. Я открыла. На пороге стояли мои подруги.

– Ты молодец! – с восхищением сказала Маринка.

– Это точно! Не побоялась дать сдачи такому бугаю! – вторила Янка. – Жалко, что ушла. Мы тебе подарок купили!

Девчонки вручили мне книгу для записей, в твёрдом переплёте, с золотым тиснением.

– Пиши стихи и сказки! А мы потом будем перед всеми выпендриваться, что с детства знали великого писателя!

Приятно, чёрт возьми! Я обняла пигалиц.

– Счастливо, девочки, провести каникулы!

Не успела я закрыть за ними дверь – как снова: тихий стук. Открыла – Сычёв!

– Ты прости меня, Людка! Я больше никогда…

– Да ладно, всё нормально!

– Ты, если кто начнёт тебя метелить, сразу говори!

– Ок, понятно.

– Чё?

– Ничё! Полёт нормальный. Иди домой, Серёжа.

* * *

Ночью мне никак не удавалось заснуть. Я ворочалась на своей удобной кровати, маялась и смотрела в окно.

– Не мучайся. Ничего не получится.

Аришка?

– Я тут уже третий раз. Время не изменить, не пытайся!

– Но почему?

– Спасёшь родителей – убьёшь своих детей, – голос сестры был тихий, взрослый, печальный, – временное искажение недопустимо. А ты и так кое-что изменила сегодня.

– Что?

– Повысила самооценку. Мало тебе, что ли? Как ты замуж выйдешь с таким характером? Как детей родишь?

Больше всего я боялась именно этого. Так просто всё, оказывается.

– Арина, что же нам делать?

Сестра привстала на кровати:

– Возвращайся, Людочка. Я тебя знаю – натворишь дел. Маму и папу не спасти.

– А как?

– Спать ложись. И помни, я люблю тебя. А деньги – ерунда. Проблемы решатся.

Я теперь понимала, что деньги – ерунда. Я поцеловала Аришку и вернулась в постель, где укрылась одеялом. Я плакала и благодарила судьбу за подаренное мне детство. Хотя бы один день.

* * *

Утром я проснулась в собственной постели. С головной болью и плохим самочувствием, с лишним весом и кучей проблем. Умываясь, я взглянула на мягкий, пластиковый тюбик зубной пасты и горько заплакала. А потом пожарила гренки и залила омлетом. Попробовала – невкусно. Вышла на балкон с кофейной кружкой, затянулась сигаретой и закашлялась с отвращением. Вернулась в спальню и увидела на прикроватном столике тот самый блокнот…

Я позвонила сестре. Но она делала вид, что ничего не знает. Может быть, так и надо?

* * *

С тех пор прошло много лет. Мои дети выросли и