На периферии в колониях и зависимых от капитала странах часть потоков постоянно ускользает от кодирования, что приводит к революциям.
Если для Гегеля бытие есть понятие, то для Делёза бытие – суть конкретного различия. Бытие является самодифференциацией сущего в его становлении. Благодаря такому анализу Делёз делает заключение: как таковой, априорной, личности не существует. Существует индивидуальность, или сингулярность, какого-то события, под которой понимается некий распространяющийся элемент, вплоть до соседнего, что обеспечивает возможность их соединения. Фактически выходило, что речь идет о случайной точке, которую невозможно вписать в механизм линейного становления, организованного триадой тезиса, антитезиса и синтеза. Субъективность, таким образом, имеет радикально случайный характер – субъект рождается и перерождается из состояний, которые он потребляет. Это есть то, что Делёз именует оксюмороном – «трансцендентальным эмпиризмом (телом без органов)», – состояние нестабильное, пребывающее в процессе перманентной трансформации.
§ 5. Дромосфера и распад темпоральности: скорость как категория современного мира в теории П. Вирильо
В своей работе «Скорость и политика: эссе о дромологии» Поль Вирильо (1932–2018) сформулировал оригинальную концепцию, объясняющую социальные и культурные трансформации современности. Ключевым пунктом этой концепции стало понятие «скорость», которое было предложено в качестве базового принципа понимания западной цивилизации.
Вирильо назвал свою теорию скорости дромологией, используя греческий корень dromo, основным значением которого являются различные аспекты скорости и движения.
Вирильо выдвигает тезис о том, что политическая жизнь детерминирована физической (пространственной) мобильностью масс, что наиболее наглядно предстает в период революций. При эволюционном развитии происходит ограничение мобильности, это хорошо видно на примере буржуазной системы власти XVII–XVIII вв., которая базировалась не столько на производстве и коммерции, сколько на способности власти фиксировать и привязывать к месту всю социальную структуру. Закрепление такого положения вещей происходит посредством милитаризации. Тем самым интересы военных и буржуазии исторически совпадают, поэтому государственная власть, как механизм подавления одного класса другим (в ее марксистском понимании), является вторичным образованием, следующим за альянсом буржуазии и военных.
В итоге общая линия политического генезиса государственной власти получает следующий вид: 1) сначала революционная мобильность, а затем 2) консервация мобильности в военно-экономической машине.
Так, например, нацистский режим консервирует политическую мобильность в массовом развитии автотранспорта (идея «народного автомобиля»), лишая тем самым массы возможности вернуться на улицы и одновременно решая задачи подготовки населения к моторизации армии. Именно тоталитарные режимы, но не только они, преуспевают в «массовой военной пролетаризации», превращая рабочее тело в источник энергии и движущий механизм производства.
Но ситуация меняется с развитием военных технологий, увеличивающих скорость боевых действий и истребляющую мощь оружия. Теперь скорость – это время, выигранное у смерти (если атакующий успевает достичь позиций противника в интервале между перезарядкой орудий). Поэтому значение немобильных крепостей уменьшается, что требует изменения стратегии городского строительства, а с ним – и стратегии власти.
Теперь важен сам принцип подвижности – желательно незаметное передвижение, исключающее прямое военное столкновение за счет устрашающей неопределенности местонахождения оружия.
Произошедшая революция скорости (дромократическая) все более истощает ресурсы, однако создает фундаментальные преимущества и предпосылки превосходства западной цивилизации (быть быстрым – значит суметь выжить – аксиома колониальной политики). Морская стратегия Запада (прежде всего, создание подводного флота) сделала полем битвы весь земной шар и переросла в перманентный экспорт войны (что равнозначно капитализму) в различные регионы планеты.
Вирильо считает, что уже в XIX в. война превращается в тотальную войну, а дромологический прогресс неизбежно ведет к исчезновению социального разнообразия, деля население на «счастливое» (имеющее доступ к скорости) и «отчаявшееся» (заблокированное ограниченными скоростями): «Западный человек стал превосходящим и доминирующим, несмотря на небольшое население, потому что он действовал быстрее. В колониальном геноциде или этноциде он выживает, потому что его фактичность – быть живым. Во французском слове «живой» сконцентрировано по крайней мере три значения: быстрота, скорость, приравниваемая к насилию (да здравствует сила, живи на острие и т. д.), и сама жизнь (быть живым – значит быть живым!).
Прогресс дромократического типа лишает человечество разнообразия. В ходе достижения данного положения дел намечается тенденция к расколу человечества на устремленные и имеющие надежду на будущее народы (которые могут рассчитывать на будущее, имеют доступ к будущему, потому что их основой является скорость, которую они могут капитализировать в возможности, т. е. проектировать, решать и находиться в бесконечном движении ради реализации этих возможностей; таким образом, скорость – дух Запада) и на отчаявшиеся народы, заблокированные неполноценностью своих технических средств, живущие и остающиеся в конечном мире.
Таким образом, недавняя логика “Знание – сила” устраняется в пользу логики “Сила – движение”, т. е. изучения тенденций и потоков»[39].
Особое значение приобретают экономические войны – продовольственные, валютно-финансовые, технологические, торговые, – возможность ведения которых напрямую связана с ростом военного могущества страны (например, господство доллара в мире). Суть дромологических процессов в том, что социокультурная динамика движима одним базовым законом: статика есть смерть. Максима «Остановка – это смерть» (le stationnement c’est la mort) – характеризует существо всей западной жизни и вообще является «общим законом мира»[40]и истории – «навязать миру завтрашний день» (imposera demain au monde)[41].
Поэтому дромократический режим всегда будет подавлять стабильность и устойчивость (статичность), к которой тяготеет демократия, как это и было в Античности, в Европе при нацистах или при «новом курсе» Ф. Д. Рузвельта в США.
Железный закон скорости требует движения по направлению к тотальной войне, на которую мобилизуются и моральные средства борьбы. Боевые действия, разворачивающиеся на духовном фронте, нацелены на уничтожение чести, рассеивание душевных сил врага и в конечном счете превращение его в безвольного раба.
Мир делится тем самым на: 1) безвольные тела (побежденных, зомби, живых мертвецов, «скот», превращенный в индустриальную рабочую силу); и 2) войну, движимую волей к скорости и производству безвольных тел.
Для Вирильо скорость теперь и есть война (если в 1940-х Париж был в часе лёта от границы, то в 1970-х он в пяти минутах от полного уничтожения). Скорости оружия стали таковыми, что время как бы схлопнулось, так как «бомба» уже доставлена
