Французский антрополог был искренне убежден в том, что «все формы социальной жизни в основном одной природы, они состоят из систем поведения, представляющих собой проекцию универсальных законов, регулирующих бессознательную структуру разума, на уровень сознания и социализованной мысли». Проекции эти могут выражаться в самых различных феноменах. Так, по мнению Леви-Стросса, зима и лето, сменяя друг друга, выполняют в природе ту же функцию, что и обмен женщинами в браке или обмен словами в беседе. Подобные сближения характерны сегодня лишь для поэтов или людей, страдающих шизофренией, но никак не для логически мыслящего ученого. Здесь остается только недоуменно пожать плечами или восторженно воскликнуть, перефразировав Тертуллиана: «Верю, потому что недоказуемо!»

В мифологии, считал Клод Леви-Стросс, наиболее отчетливо проявились бессознательные ментальные структуры. Раскрыв структуру мифов, исследователь мог надеяться на открытие изначальных структур человеческого разума и, более того, на раскрытие структур всего мироздания, которое «за тысячи, миллионы, миллиарды лет не делало ничего другого, кроме того, что соответствовало обширной мифологической системе».

Для К. Леви-Стросса мифология была прежде всего эффективным способом «логического» разрешения фундаментальных противоположностей. Последние в процессе мифологизирования бессознательно подменялись менее резкими бинарными оппозициями, которые в свою очередь сменялись еще менее жесткими противоположностями, пока, наконец, оппозиции не разрешались посредством медиаторных образов. Так, например, фундаментальная оппозиция жизни и смерти преобразовывалась в противоположность растительного и животного царства, которая подменялась оппозицией травоядных и плотоядных, разрешавшейся мифологическим образом зооморфного существа, питавшегося падалью. Весь этот «логический» процесс был обусловлен, по Леви-Строссу, врожденными бессознательными ментальными структурами.

Задача исследователя – лишь выявить в мифологических текстах ряд бинарных оппозиций. Формула трансформаций – «бриколажа» – была выведена самим Леви-Строссом. В ее переменные величины стоило только подставить выявленные пары противоположностей. Целые поколения структуралистов только тем и занимались, что выявляли в многочисленных мифологических системах все мыслимые и немыслимые бинарные оппозиции, причем там, где описание «бриколажа» давалось с большим трудом, приходилось видоизменять и каноническую формулу патриарха.

В действительности, суть мифологического мышления заключается не в создании эквивалентных друг другу логических пар противоположностей, а именно в провидении аффективно-ассоциативных связей между теми феноменами, которые семиотик принимает за соответствующие элементы бинарных оппозиций. Философская задача, поставленная перед архаичным человеком Клодом Леви-Строссом, абсолютно немыслима для первобытного охотника и собирателя. Последний не создавал логически безупречных бинарных оппозиций, он лишь чувственно воспринимал мир и исходя из этого опыта описывал окружавшие его предметы и явления, ассоциативно противопоставляя или связывая их.

Происхождение бинарных оппозиций целиком и полностью было обусловлено аффективным восприятием архаичного человека. Все многообразие феноменов окружавшего его мира он чувственно классифицировал на позитивные и негативные для него предметы и явления. При этом феномены, воспринимавшиеся архаичным человеком позитивно, он ассоциативно связывал между собой. Соответственно он проводил ассоциативные связи и между негативными явлениями. Так, согласно исследованиям Вяч. Вс. Иванова и В. Н. Топорова, в славянских мифологических системах позитивно маркировались верхний, правый, мужской, старший, близкий, свой, светлый, сухой, видимый, белый или красный, день, весна, небо (в отношении к земле), земля (в отношении к преисподней), огонь (в отношении к влаге), дом, восток (по отношению к западу), юг (по отношению к северу), солнце; а негативно – нижний, левый, женский, младший, далекий, чужой, темный, влажный, невидимый, черный, ночь, земля (в отношении к небу), преисподняя, влага (по отношению к огню), лес, запад, север, луна.

Семантические связи, соединяющие между собой позитивно или негативно маркированные представления архаичного человека об окружающем его мире, являлись достаточно гибкими и варьировались в самых различных контекстах. Обусловлено это было тем, что в основе этих семантических связей лежали не жесткие врожденные ментальные структуры, а культурно обусловленное ассоциативное мышление. По справедливому замечанию Р. М. Фрумкиной, «как феномен ассоциативная связь определена именно культурой во всем ее многообразии – всеми знаниями, опытом, в том числе – чувственным опытом, но при этом таким опытом, в котором мы не отдаем себе отчета».

Чувственный опыт архаичного человека кодировался им прежде всего в языке, а затем и во всевозможных культурных контекстах (в мифах, ритуалах, искусстве, поэзии и т. д.). Впоследствии язык и данные контексты организовывали чувственный опыт следующих поколений, бессознательно направляя их ассоциативное мышление уже вполне определенными путями. Отсюда преемственность в архаичном обществе не только канонических мифологических текстов, но и самого мифологического мышления, оперировавшего типичными коллективными ассоциациями.

Удивительно, как слеп был Ludi magister К. Леви-Стросс, проживший столько времени среди южноамериканских аборигенов, к их аффективно-ассоциативному мышлению. Вероятно, причиной тому был когнитивный субъективизм французского антрополога. Интересно, что это непонимание могло стоить К. Леви-Строссу жизни. Речь идет об эпизоде, произошедшем с пребывавшим среди индейцев Леви-Строссом «во время его безобидных опытов с шарами, наполненными горячим воздухом. Совершенно неожиданно даже для него, прекрасно знакомого с мифами того племени, в котором он находился, его действия были истолкованы как опасные для жизни только потому, что увеличение предмета в размерах напоминало индейцам характер действия одного из ядов, с которым отождествлялась „злая сила“. Возникшая ситуация была оценена Леви-Строссом как представляющая опасность для жизни и только с громадным трудом он смог погасить агрессию индейцев».

Проведение аффективно-ассоциативных связей, коллективных или индивидуальных, между самыми различными феноменами окружающего мира характерно не только для архаичного, но и для современного человека. Конечно, доминантным для современного человека является логическое мышление, но это нисколько не мешает проявляться аффективно-ассоциативному мышлению в его сновидениях, галлюцинациях, свободном фантазировании, поэтическом творчестве.

Всякий раз, когда контроль логического мышления ослабевает – например, в силу усталости, опьянения или дремотного состояния, – актуализируется аффективно-ассоциативное мышление. Логические противоречия исчезают, ассоциативные связи делают понятным сложный и конфликтный окружающий мир, кажущийся теперь простым и умопостигаемым. «Бывало, – отмечал Альбер Камю, – когда гулянье у кого-нибудь затягивалось далеко за полночь, когда под воздействием алкоголя, танцев, всеобщего необычайного возбуждения по телу начинала быстро разливаться приятная истома, мне вдруг мерещилось, на пределе усталости, что я наконец постиг, на какую-то секунду, тайну жизни и смогу однажды ее высказать. Но усталость улетучивалась, а вместе с ней и тайна».

Как пример аффективно-ассоциативного творчества можно привести картину Сальвадора Дали, на которой тот изобразил Гала с бараньими отбивными на плечах. На вопрос о причине столь странного сближения художник ответил просто: «Я люблю мою жену и люблю отбивные; не понимаю почему я не могу нарисовать их вместе.» Подобными аффективно-ассоциативными связями полны наши сновидения. Потому они и столь непонятны. Ключ к их пониманию находится в пристрастиях и ассоциациях, часто бессознательных, каждого конкретного человека.

Картина Сальвадора Дали.

Для художественного творчества характерны не столько индивидуальные, сколько типичные коллективные ассоциативные связи – иначе произведения искусства не были бы понятны никому, кроме их создателей. В качестве примера художественного произведения, образность которого, навеянная кстати сновидением, была обусловлена игрой ассоциациями, можно привести повесть Роберта Льюиса Стивенсона «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда». Несложно заметить, что для описания образов Генри Джекила и Эдварда Хайда Стивенсон бессознательно использовал ряд известных противоположностей:

Доктор Джекил. Мистер Хайд.

Добрый. Злой.

Высокий. Низкий.

Умный. Безумный.

Нормальный. Уродливый.

Старший. Младший.

Филантроп. Мизантроп.

Законопослушный. Преступный.

Как конкретно ассоциативно связывались те или иные качества в образах Джекила и Хайда можно судить по следующему фрагменту из признаний Генри Джекила: «Зло в моей натуре, которому я передал способность создавать самостоятельную оболочку, было менее сильно и менее развито, чем только что отвергнутое мною добро. С другой стороны самый образ