Это было поразительное пророчество, но на самом деле Троцкому, чтобы прийти к этому прогнозу, достаточно было спроецировать собственные методы в борьбе с эсерами и большевиками и свои наступательные войны против Грузии и Польши на буржуазную Германию. Свои надежды Троцкий опять-таки строил на аналогии с русской революцией, а именно на пренебрежительном отношении к количественному перевесу голосов: "На весах выборной статистики тысяча фашистских голосов весит столько же, сколько тысяча коммунистических. Но на весах революционной борьбы тысяча рабочих одного предприятия представляют в сто раз большую силу, чем тысяча чиновников и служащих вместе с их женами и тещами. Основная масса фашистов состоит из человеческой пыли".23

Здесь Троцкий, в свою очередь, ошибался, поскольку не учитывал того факта, что, хотя в НСНРП и влились многие миллионы мелкой буржуазии и не просвещенных рабочих, но ядро партии состояло из многочисленных офицеров мировой войны; соответствующий слой в России большевистская партия уничтожила или вынудила к вступлению в Красную армию. Но в том, что Троцкий был настроен враждебно к национал-социализму, не менее враждебно, чем КПГ-0 или красные фронтовики, нет ни малейших сомнений.

Иначе обстояло дело с оппозиционными группировками внутри национал-социализма или смежных с ним. Их тоже отталкивала бюрократия и господство бонз в партии, а также – не в последнюю очередь – гитлеровская "тактика легальности", но они не делали из этого вывода, что партия должна повести более энергичную и организованную борьбу с коммунизмом. Скорее они требовали более решительного похода против Версальского договора, западных держав и капитализма, и тем самым сближались с КПГ, а порой и переходили на ее сторону. Самый знаменитый пример – Эрнст Никиш, который в своей газете 'Wider-stand" ["Сопротивление"] вел борьбу с национал-социалистами, видя в них враждебную силу романизации на немецкой земле, которая притупляет остроту борьбы против Версальского договора, урбанизации, буржуазного декаданса и капиталистической денежной экономики, потому что, отрицая большевизм, они отрицают тот русско-азиатский образ жизни, в котором заключена единственная надежда на освобождение Германии, на ее эвакуацию с "перины английской проституции".24 Но наибольшей сенсацией стал переход к коммунизму Рихарда Шерингера, одного из трех лейтенантов расквартированного в Ульме полка под командованием полковника Людвига Бека, которые в 1930 году были приговорены к тюремному заключению за национал-социалистское разложение войск рейхсвера. Во время этого процесса Гитлер дал присягу оставаться в рамках законности; эту-то "тактику легальности" яростно отвергал Шерингер, попавший в крепости Голлнов в некое подобие коммунистической высшей школы, где он понял, что настоящая "политика силы по отношению к западным державам" возможна только в том случае, если сперва будет покончено, в ходе уничтожения капитализма, также с либерализмом, пацифизмом и западным декадансом. " Некоторое время КПГ придерживалась, начиная с апреля 1931 года, линии Шерингера, которая примерно соответствовала радековскому шлагетеровскому курсу 1923 года; эта линия привлекла в КПГ немалое число национал-социалистов и национал-революционеров, в том числе Бодо Узе, а также капитана Беппо Ремера, тогдашнего главу Горского союза, и графа Штенбок-Фермора. Все они, как и сам Рихард Шерингер, были преисполнены уверенности, что перешли из мнимо-радикальной партии в подлинно радикальную. При этом не было ни одного сколько-нибудь известного коммуниста, который с подобным обоснованием перешел бы к национал-социалистам. Ведь было очевидно, что борьба с евреями – лишь частичный и отвлекающий маневр, если основной задачей является борьба на уничтожение против капитализма или Запада.

Но и тогда, когда главной задачей объявлялась борьба с коммунизмом, не был ли антисемитизм проявлением самообмана и вялости? Во всяком случае, Шерингер мог позволить себе замечание, что в ЦК КПГ нет ни одного еврея, в то время как в руководстве концерна Гугенберга можно обнаружить сразу нескольких. Не было ли это удобное объяснение -будто виновниками здесь является определенная и легко вычленяемая группа людей – уходом от подлинного понимания феномена коммунизма? С другой стороны, спрашивается, не отвечала ли эта упрощенная конкретизация другой конкретизации, когда виноватыми во всем оказывались капиталисты или даже спекулянты, так что первая отличается, собственно, лишь меньшей степенью абстракции.

Во всяком случае, там, где духовная гражданская война выливалась в обучение насильственной гражданской войне, коммунисты, следует признать, далеко опережали противника. С 1923 года они распространяли газету, которая называлась "О гражданской войне" ("Фом Бюргеркриг"), а позже "Октябрь" ("Октобер"), они издавали книги, содержавшие конкретные рекомендации по организации вооруженного восстания, пусть даже основном в форме описаний удавшихся или неудавшихся гражданских войн прошлого, например, русского Октября, но также Ревельского (1924) и Кантонского (конец 1927) восстаний. В книге А. Нейберга "Вооруженное восстание" (1928), в написании которой участвовали, кроме Эриха Волленберга и Ганса Киппенберга, также Михаил Тухачевский и Хо Ши Мин27, тщательнейшим образом излагаются разнообразные проблемы, связанные с насильственным захватом власти. Так, в мельчайших подробностях описывается гамбургское восстание 1923 года, которое в целом рассматривается как не совсем удачное подражание перевороту в Петрограде. Индивидуальный террор для революционных целей полностью одобряется, и авторы, со ссылкой на Ленина, доходят до требований "ликвидировать вождей контрреволюции" или "вовремя разделаться с правящей верхушкой противника". В целом самое важное – "уничтожить живую силу противника", и сюда же относится и применение "классового террора" против буржуазии.28 Все эти советы опирались на действительные события; не было ни малейшего сомнения, что авторы – испытанные бойцы и действительно подразумевают именно то, что пишут.

Напротив, не более чем мысленным экспериментом были так называемые Боксгеймские документы, ставшие большой сенсацией в конце 1931 года, поскольку в них видели доказательство того, что национал-социалисты готовятся к гражданской войне. Автор, д-р Вернер Бест, ни коим образом не набрасывал планы насильственного захвата власти, а исходил из гипотетической, в принципе возможной ситуации, что после коммунистического восстания прежние высшие органы государственной власти будут упразднены, так что единственным представителем и защитником нации останется вторая воинствующая партия (СА и ландсве-ры). На этот случай намечался образ действий, хотя и очень жесткий, но не намного выходящий за пределы тех мер, которые предпринимаются военными в ситуации восстания. Самое заметное различие состоит в том, что