При оценке места и роли фейковых новостей в системе современных политических коммуникаций приходится учитывать как специфику определения, так и весь спектр искажения достоверной информации между сатирой и злонамеренной дезинформацией до неудачной или неквалифицированной комбинации фактов. Сложности с определением фейк-ньюз и достоверным выяснением мотивов распространения недостоверных данных затрудняют эмпирические исследования в этой области. Тем не менее такие исследования проводятся. Так, в исследовании Р. Флетчер и коллеги провели сравнительный анализ распространения новостей мейнстримных медиа и новостей СМИ, замеченных в производстве фейков в нескольких странах Европы. Оказалось, что если по посещаемости веб-сайтов мейнстримные СМИ превосходят фейковые, то в Facebook* ситуация противоположная[327].

Другое исследование Института Рейтер в 37 странах показало, что на самом деле фейк-ньюз, то есть полностью выдуманные новости, не настолько распространены, как это можно было бы представить. В среднем всего 26 % респондентов в этих странах заявили, что сталкивались с фейковыми новостями в СМИ за последнюю неделю. При этом цифры значительно колеблются: от 49 % в Турции и 31 % в США до 16 % во Франции и 9 % в Германии[328]. В данном опросе респонденты сами определяли, что для них является фейковыми новостями. Всего было предложено шесть вариантов недостоверной и вводящей в заблуждение новостной информации. Самое большое количество голосов собрал вариант с некачественной журналистикой.

Тот факт, что фейк-ньюз оптимизированы для вирусного распространения в медиапространстве, делает их заманчивым инструментом в политической пропаганде. Во-первых, политические субъекты могут использовать их для повышения собственной известности и цитируемости. Во-вторых, фейковые новости стали удобным инструментом для дискредитации политических оппонентов, так как чем более абсурдны обвинения, тем более сложны оправдания. В-третьих, если фейковые новости соответствуют ожиданиям электората и резонируют с их эмоциональными ожиданиями, то в этом случае репутационные потери от распространения недостоверной информации носят минимальный характер и не могут перевесить всех плюсов от подкрепления взаимопонимания с ключевыми аудиториями. Все это позволяет говорить о формировании нового режима циркулирования политической информации в политических системах[329].

4.2. Хештег как инструмент политической пропаганды

Хештег (от англ. hash – знак решетки (#) и tag – метка) – это графический знак, слово, фраза, предложение, написанные без пробелов, которые следуют за символом решетки (#). Обычно хештеги являются частью текста публикации, но могут представлять собой и самостоятельное сообщение. По определению зарубежных исследователей, хештег представляет собой коммуникационные метки (metacommunicative) для выражения главной темы текста[330]. Установление меток в публикации в социальной сети Instagram* становится новым коммуникативным процессом, который имеет свои этапы развития. Хештегирование можно назвать дискурсивным явлением, так как данный процесс представляет собой совокупность взаимосвязанных речевых действий коммуникантов, как спонтанных, так и управляемых, результатом которых является достижение определенной коммуникативной цели[331].

Сегодня предприняты попытки классификации хештегов. Ю. В. Щурина сводит все многообразие хештегов к двум группам, исходя из их функций: 1) хештеги, выполняющие номинативные, социальные, экономические задачи; 2) хештеги, реализующие эстетические или творческие задачи. Вторая группа включает общеизвестные и авторские хештеги[332]. Зарубежные исследователи А. Р. Даер, Ф. Р. Хофман и С. Гудман предлагают классифицировать хештеги, опираясь на их функционал. Ученые выделяют следующие функции хештегов, исходя из их цели, которую преследуют авторы сообщений в социальных медиа, пользующиеся хештегами: 1) акцентирование внимания на сообщении; 2) критика или анализ объекта дискуссии; 3) выражение настроения автора сообщения или его личной характеристики; 4) отсылка к известному интернет-мему; 5) выражение поддержки, сплочение группы. Создание, распространение новых политических хештегов, а также комплекс технологий управления информационными потоками с политическими целями называется политическим хештегированием.

Современные хештеги тесно сближаются с элементами политической вселенной: партиями, политическими лидерами, элитами, государством, международными отношениями, а самое главное – с политическим дискурсом интернет-пользователей. Эти процессы хештегирования и мемификации политического поля можно связать с феноменом, который С. В. Володенков называет моделью замещения реального политического субъекта его виртуальным образом, применяемой для определенного влияния на целевые аудитории. Если «цифровые следы» пользователей в виде хештегов и мемов можно уже анализировать с помощью методологической оптики big data[333], то подобные «следы» сетевой элиты отследить сложнее, но теоретически возможно, учитывая сохранение цифрового неравенства и интересы, символику и мифологию политических элит, проявляющуюся в киберпространстве.

Помимо этого, цифровое неравенство тесно связано с цифровой зависимостью[334]. Вместе с тем хештеги находятся в зоне сетевого фронтира – на границе порядка и хаоса, сетевой легитимации и делегитимации политического режима. Ведь одни политические субъекты ориентированы на сохранение и упрочнение сложившейся системы властных отношений в стране, а другие, напротив, нацелены на дестабилизацию существующей политической модели. Поэтому хештеги, как и любой другой элемент политической коммуникации, могут использоваться политической элитой и ее оппонентами[335].

Явления политической свободы[336] получили свое начало в эпоху появления первых сетевых ресурсов. Интернет практически с момента возникновения оказался вне правового поля и внимания национальных государств. Отсутствие контроля как такового создало определенную среду с большой степенью свободы. Однако интернет-пользователи не использовали данное преимущество виртуального пространства, так как в массе своей являлись ИТ-специалистами и разнообразными специалистами по учету данных – от библиотекарей до бухгалтеров и статистиков. Важной вехой развития Интернета стало появление сервисов публикации личных страниц, где без какой-либо цензуры пользователи стали не только излагать свои мысли (хотя это явление дало миру удивительных литературных самородков, для российского Интернета лучше всего это иллюстрирует феномен Макса Фрая), но и делиться рекомендациями и отзывами посредством интернет-ссылок и разделов «Рекомендуемые ссылки». Навигация по Интернету середины 1990-х годов нередко сводилась к прочтению книг вроде «1000 лучших сайтов Интернета» и перебору коллекций рекомендованных ссылок на тематически востребованные ресурсы. Шло время, и эволюция подарила интернет-сообществу поисковые системы, способные искать сначала только по первым страницам, а затем и по всему тексту стремительно развивающихся сайтов. Одновременно потребность пользователей в общении выходит за пределы приватных и публичных чатов, в результате чего формируется новое социальное явление, сохранившееся и сегодня – интернет-форум, представляющий собой дискуссионную площадку с отложенной модерацией сообщений. Развитие социальных сетей вывело на передний план новую, ранее достаточно аморфную группу. В ряде стран электронные социальные сети заменили ранее неэффективные, избыточно цензурируемые или устаревшие коммуникационно-информационные каналы и СМИ. На смену им пришли новые системы общения – социальные медиа,