пор сопровождает негативный шлейф, берущий начало в кампании конца сороковых годов, когда к нему прилепили определение «безродный». А с другой стороны, пролетарский, а затем советский интернационализм был не чем иным, как призывом к братскому взаимодействию всех народов. В результате в сознании очень многих людей образовалась каша. Так и тянет написать «сумбур вместо музыки» – определение, брошенное в разгар кампании по борьбе с космополитизмом Шостаковичу и Прокофьеву. Тем не менее советский патриотизм обладает своими реальными чертами и к нему следует относиться серьезно.
Ныне многие пожилые люди с тоской вспоминают свое житье в СССР: «Ведь было же много хорошего!» И это сущая правда. Я сам живой свидетель того, как во дворах Еревана накрывались общие столы и совместно отмечали праздники армяне, азербайджанцы, евреи и русские. Смежные браки не были и тогда редкостью. То же наблюдалось в Баку и Тбилиси. Да, угольки подспудного торфяного пожара национализма уже тлели на большой глубине, но на поверхности царили тишь да гладь да божья благодать. В кошмарном сне нельзя было себе представить кровавой войны за Карабах.
Однако опыт совместного мирного проживания разных народов в СССР был. И отрицать это бессмысленно. Да, это была коммунистическая империя со всеми ее негативными сторонами: попиранием гражданских прав и свобод, политзаключенными и т. д. Но империя имела и положительные стороны. Например, взаимообогащение культур. Поэтому ее распад тяжело переживали не только обыватели, но и серьезные деятели культуры. Например, нобелевский лауреат И. Бродский, которого трудно заподозрить в симпатиях к коммунистическому режиму:
…Как в петлю лезть, так сообща, сук выбирая в чаще,
а курицу из борща грызть в одиночку слаще?
<…>
С Богом, орлы, казаки, гетманы, вертухаи!
Только когда придет и вам помирать, бугаи,
будете вы хрипеть, царапая край матраса,
строчки из Александра, а не брехню Тараса.
По поводу Шевченко он, положим, погорячился: замечательный писатель и художник, большая часть прозаических текстов которого и ряд стихотворений написаны на русском языке. Кроме того, он перевел со старославянского на украинский язык «Плач Ярославны». Это ли не пример взаимообогащения культур?
Живой язык рождается в народной гуще. Потому он и живой. Свидетель тому – Борис Слуцкий:
Как говорили на Конном базаре?
Что за язык я узнал под возами?
Ведали о нормативных оковах
Бойкие речи торговок толковых?
Много ли знало о стилях сугубых
Веское слово скупых перекупок?
Что спекулянты, милиционеры
Мне втолковали, тогда пионеру?
Как изъяснялись фининспектора,
Миру поведать приспела пора.
Русский язык (а базар был уверен,
Что он московскому говору верен,
От Украины себя отрезал
И принадлежность к хохлам отрицал),
Русский базара – был странный язык,
Я до сих пор от него не отвык.
Всё, что там елось, пилось, одевалось,
По-украински всегда называлось.
Всё, что касалось культуры, науки,
Всякие фигли, и мигли, и штуки, —
Это всегда называлось по-русски
С «г» фрикативным в виде нагрузки.
Ежели что говорилось от сердца,
Хохма жаргонная шла вместо перца.
В ругани вора, ракла, хулигана
Вдруг проступало реченье цыгана.
Брызгал и лил из того же источника,
Вмиг торжествуя над всем языком,
Древний, как слово Данилы Заточника,
Мат, именуемый здесь матерком.
Все – интервенты, и оккупанты,
И колонисты, и торгаши —
Вешали здесь свои ленты и банты
И оставляли клочья души.
Что же серчать? И досадовать – нечего!
Здесь я – учился, и вот я каков.
Громче и резче цеха кузнечного,
Крепче и цепче всех языков.
Что же касается взаимных претензий поэтов, то еще Александр Блок в своем стихотворении «Поэты» отметил, что испокон веков они друг друга обижали:
За городом вырос пустынный квартал
На почве болотной и зыбкой.
Там жили поэты, – и каждый встречал
Другого надменной улыбкой.
Напрасно и день светозарный вставал
Над этим печальным болотом;
Его обитатель свой день посвящал
Вину и усердным работам.
Когда напивались, то в дружбе клялись,
Болтали цинично и прямо.
Под утро их рвало. Потом, запершись,
Работали тупо и рьяно.
Потом вылезали из будок, как псы,
Смотрели, как море горело.
И золотом каждой прохожей косы
Пленялись со знанием дела.
Разнежась, мечтали о веке златом,
Ругали издателей дружно.
И плакали горько над малым цветком,
Над маленькой тучкой жемчужной…
Так жили поэты. Читатель и друг!
Ты думаешь, может быть, хуже
Твоих ежедневных бессильных потуг,
Твоей обывательской лужи?
Нет, милый читатель, мой критик слепой!
По крайности, есть у поэта
И косы, и тучки, и век золотой —
Тебе ж недоступно всё это!..
Ты будешь доволен собой и женой,
Своей конституцией куцой,
А вот у поэта – всемирный запой,
И мало ему конституций!
Пускай я умру под забором, как пес,
Пусть жизнь меня в землю втоптала, —
Я верю: то Бог меня снегом занес,
То вьюга меня целовала!
Ему вторит поэт Дмитрий Кедрин:
…Имеющий в кармане мускус
не кричит об этом на улицах.
Запах мускуса говорит за него.
Саади
У поэтов есть такой обычай —
В круг сойдясь, оплевывать друг друга.
Магомет, в Омара пальцем тыча,
Лил ушатом на беднягу ругань.
Он в сердцах порвал на нем сорочку
И визжал в лицо, от злобы пьяный:
«Ты украл пятнадцатую строчку,
Низкий вор, из моего „Дивана“!
За твоими подлыми следами
Кто пойдет из думающих здраво?»
Старики кивали бородами,
Молодые говорили: «Браво!»
А Омар плевал в него с порога
И шипел: «Презренная бездарность!
Да минет тебя любовь пророка
Или падишаха благодарность!
Ты бесплоден! Ты молчишь годами!
Быть певцом ты не имеешь права!»
Старики кивали бородами,
Молодые говорили: «Браво!»
Только некто пил
