Собственно, идея создания буферных государств между Российской и Британской империями фактически была реализована позднее, уже в 1870-х годах. Такими буферными государствами стали Афганистан и Бухарский эмират. При этом первый оказался под протекторатом англичан, а второй, соответственно, россиян. Но это стало возможным только тогда, когда противоборствующие стороны во внутренней Азии слишком сблизились друг с другом, что повышало опасность прямого столкновения между ними. В то время как в 1840-х годах Российская и Британская империи в первую очередь были обеспокоены относительно возможных действий противника на спорных территориях и стремились занять «ничейные» и при этом стратегически важные районы до того момента, когда противостоящая сторона начнёт действовать.

В этом вопросе Россия и Великобритания стремились опередить друг друга. Соответственно, здесь больше действовали геополитические соображения, а значит, цена вопроса не имела для обеих сторон особого значения. Поэтому разумные опасения российских министров иностранных дел и их коллег из военного ведомства в 1830–1860-х годах не имели последствий. На повестке дня в России стояла более активная политика в стратегически важных районах. Следовательно, вопрос о выдвижении на юг и занятии районов Средней Азии был предопределён.

Здесь стоит отметить, что главное содержание существующих противоречий в этом районе Азии между Россией и Великобританией было связано не столько с их конкуренцией за обладание теми или иными территориями и преимущественным доступом к их рынкам. Хотя такая точка зрения встречается в современной российской литературе. В частности, в сборнике «Новая имперская история Северной Евразии» высказывалось мнение, что «другим важным аргументом в пользу экспансионизма был тезис о том, что модернизированное государство должно иметь стабильные, чёткие границы, а до завоевания Средней Азии южная граница империи больше напоминала открытый фронтир. Все оправдания захватам имели одно общее основание: стремление приобрести колонии и продемонстрировать способность Российской империи к империализму. Как обнаружили сторонники возвращения России в сообщество передовых европейских государств в постниколаевский период, подлинно современное государство теперь непременно имело колонии. Колонии служили плацдармом для распространения военного и экономического влияния за пределами собственных границ в рамках масштабного передела мира, а также демонстрации цивилизационного превосходства страны-колонизатора»[414].

Необходимость иметь чёткие внешние границы, как и обладание колониями, и особенно цивилизационная миссия, несомненно, имели место. Про фронтир мы уже говорили. Про цивилизационную миссию можно упомянуть слова Александра Горчакова, с 1856 года он стал преемником Нессельроде на посту министра иностранных дел России. «Позиция России в Центральной Азии соответствует воззрениям всех цивилизованных стран, которые вовлечены в контакты с полудиким кочевым населением, не обладающим закреплённой общественной организацией. В таких случаях всегда происходит так, что более цивилизованное государство вынуждено в интересах безопасности своих границ и коммерческих отношений определённым образом господствовать над теми, чей беспокойный и воинственный характер превращает их в нежелательных соседей»[415]. Но всё же стремление к колониям ради империалистического престижа или цивилизационной миссии было бы слишком простым объяснением. По крайней мере, не для государственных деятелей, которые должны были учитывать все обстоятельства.

В целом суть противоречий между Россией и Великобританией во внутренней Азии главным образом была связана с опасениями англичан за безопасность Индии, самой важной колонии Британской империи. Они крайне болезненно относились к любой возможной угрозе в её адрес, реальной или придуманной. Отсюда повышенная активность англичан на подступах к Индии, в том числе в Иране и Афганистане, с тем чтобы не допустить укрепления там российского влияния. Россия, которая после наполеоновских войн была наиболее мощной в военном плане европейской державой, воспринималась в Великобритании, как единственная сила, способная нанести удар в самом уязвимом месте Британской колониальной империи. Только Россия теоретически была способна доставить по суше к границам Индии достаточно внушительную военную группировку.

В России всегда отрицали наличие таких планов. Хотя периодически появлялись различные проекты организации похода на Индию с целью нанести ущерб британским интересам. Два из них дошли практически до стадии реализации. В 1801 году император Павел отправил корпус донских казаков в поход на Индию, который был отменён после его убийства, произошедшего спустя два месяца после начала похода. Кроме того, в 1878 году под Самаркандом, который к этому моменту принадлежал России, был собран корпус для возможного похода в Индию. Это было связано с миссией генерала Столетова в Кабул и его переговорами с афганским эмиром Шер-Али. Кроме того, общая ситуация в отношениях России и Великобритании тогда была довольно напряжённой в связи с русско-турецкой войной и существующим риском осложнения отношений. Но в итоге в Петербурге приняли решение не идти на обострение и войска под Самаркандом были распущены.

Но в любом случае в Лондоне крайне болезненно относились к теоретически имевшейся у России возможности нанести удар по Индии. Евгений Сергеев писал в связи с этим: «с нашей точки зрения, дискуссии вокруг планов покорения русскими Индостана в конце 1850-х — начале 1860-х годов как раз и свидетельствовали о начале Большой Игры в Азии. Кроме того, мы убеждены, что в русско-британском противостоянии ставки были вполне реальными, а не воображаемыми. Хотя весомую лепту в стимулирование Большой Игры внесли необоснованные страхи и взаимные ложные представления, обе державы — Россия и Великобритания — отнюдь не имитировали ожесточённую борьбу за лидерство в руководстве традиционной Азией на пути модернизации»[416]. Безусловно, конфликт интересов был вполне реальным, как и ожидания тех или иных недружественных действий со стороны соперника в борьбе за влияние в регионе.

Но всё же важно, что Российская империя в данном конфликте была наступающей стороной или, возможно, только выглядела ею. По крайней мере, в течение XIX века на протяжении всего времени достаточно непростых англо-российских взаимоотношений у России была только одна, пусть даже гипотетическая возможность нанести ущерб британским интересам. И эта возможность была связана именно с Индией. Только сюда российские войска в принципе могли добраться сухопутным путём. И хотя Россия никогда этими возможностями так и не воспользовалась, но для Великобритании это всё равно была угроза. Для неё всегда было более важно защитить свои владения в Индии от своего самого серьёзного противника в XIX веке.

В этой связи стремление России к продвижению в южном направлении было вполне логичным. Это имело более важное значение, чем экономические соображения и финансовые издержки. Екатерина Правилова указывала в своей очень важной работе «Деньги и власть в политике России на национальных окраинах. 1801–1917 годы», что «даже если бы расчёты и прогнозы экономических потерь в результате завоеваний были известны, вряд ли они существенно