(Очевидно, поэтому и в наше время в общественном сознании четко проведена грань между «улицей» и «домом». Улица – чужой, враждебный мир, противопоставленный дому, вместилище духовных пороков, место, накладывающее негативный отпечаток на своих обитателей. Поэтому главной причиной испорченности детей обычно принято называть «влияние улицы». На чисто подсознательном уровне словосочетания и слова «уличная девка», «бездомный» воспринимаются как обозначение опустившегося, главным образом в нравственном смысле, человека. Поэтому и выражение «умереть под забором», то есть на улице, за пределами двора, означало самую позорную и жалкую смерть.)
Среди дворовых хозяйственных построек, как указывалось выше, необходимо выделить баню, «мыльню», как особое, нечистое, поганое, страшное место (после полуночи нельзя было даже заглядывать в баню), наделенное негативной в духовном отношении символикой. В народной памяти хранилось знание о том, что до христианизации Руси баня выполняла функцию домашнего храма Волоса-Велеса – хтонического славянского божества. Нечистота бани акцентировалась самим материалом для постройки, для которой употреблялись деревья, не годившиеся на постройку домов или храмов (так в самом материале баня противопоставлялась дому или храму) и переносилась даже на все предметы, связанные с мытьем, – тазы, кадки, ушаты, шайки, ковши в банях. Достаточно красноречиво об этом восприятии бани общественным сознанием говорит одно народное причитание:
На чужой-то на сторонушке,
На злодейке незнакомой,
На болоте баня рублена,
По сырому бору катана,
На лютых зверях вожена,
На проклятом месте ставлена.
На первый взгляд возникает противоречие: почему баня, место, где человек восстанавливал телесную чистоту, смывал с себя грязь, считалась в народной традиции местом нечистым?
Прежде всего, баня традиционно сознавалась как место обитания злых духов (банник всегда в народе слыл «злым недоброхотом»). Существовало поверье, что в бане собирается и моется нечистая сила – бесы. По свидетельству С.В. Максимова, во многих местах Руси можно слышать рассказы о том, что если пойти ночью мимо бани, то можно услышать, как моются и хлещутся там вениками черти. В бане никогда не вешали икон, а когда шли туда мыться, снимали с шеи кресты и оставляли в домах, обнажая себя, таким образом, для всякой нечистой силы. Духовная «нечистота» бани, возможно, связывалась и с тем, что баня была сырым, темным, закопченным местом (а такие места особенно любит всякая нечисть), а также потому, что, моясь, человек смывал с себя болезни и грехи, которые стекали под пол. «Да и сам образ голых людей, которые скачут в горячем пару и хлещут себя прутьями до полусмерти… возможно, создавал картину какой-то веселой преисподней», – писал А. Синявский. Необходимо заметить, что, по гипотезе Д. Герхардта, «парение» с хлестанием вениками и пр. у восточных славян первоначально было религиозным очистительным обрядом, лишь с течением времени ставшим бытовой привычкой. Поэтому после бани необходимо было омыться чистой водой.
Банник. Рис И.Я. Билибина
Таким образом, становится понятным особое (как указывалось выше) место бани в духовно-символическом пространстве русского двора-усадьбы. Пространство бани противопоставлялось пространству дома – мир темных и нечистых сил противопоставлялся миру света и чистоты (не случайно в бане обычно не делали окон, не впуская туда свет, что подчеркивало ее духовную «темноту»). Существовала народная легенда, согласно которой черт создал первый дом, но оставил его без окон. Бог сделал окна в этой постройке, и лишь после этого она стала настоящим домом. Увидеть во сне дом без окон, согласно русским толкованиям сновидений, означало скорую смерть. А. Синявский, рассматривая свидетельство «Повести временных лет» о посещении Руси апостолом Андреем Первозванным, отмечает, что вся Русь в изображении апостола Андрея (в изображении крупномасштабном) представлена двумя главными учреждениями – церковными храмами, которые в будущем покроют всю страну, и банями, которые существовали как бы изначально. Это и есть две культуры, то есть культура света и культура тьмы, мир чистый и мир нечистый.
Выше говорилось о стремлении к постоянному разграничению пространства духовного в русском общественном сознании (что отражалось и во внешних образах), о его постоянном апокалиптическом напряжении. Поэтому баня создавала именно образ преисподней, постоянно поддерживающий, питающий это напряжение, напоминавший слова Евангелия о необходимости постоянного бодрствования в ожидании Страшного суда. Поэтому этот образ (в сочетании с домом) подчеркивал семантику двора как мира потустороннего, где существуют рай и ад, происходит борьба темных и светлых сил, усиливал символическое значение дома как образа Храма, Церкви, Царства Небесного.
Символическое значение имели и сады, имевшиеся, как указывалось выше, при каждом доме (примечательно, что славянское слово «град» может в одинаковой степени означать и «сад, огород», и «город»). В целом садоводческое искусство на Руси было развито с глубокой древности и доведено до совершенства. В Москве и за ее пределами (например, в Коломенском) в XVI в. существовали обширнейшие сады, включавшие в себя десятки сортов различных плодовых деревьев. Существовали сады и при каждом монастыре, возделываемые монахами. Символика садов была вполне определенной – они служили образами горнего мира, рая, что было, безусловно, связано с ветхозаветными и новозаветными прообразами.
В Книге Бытия понятия рая и сада едины: «И насадил Господь Бог Рай в Эдеме на востоке и пометил там человека… и произрастил Господь Бог из земли всякое дерево, приятное на вид и хорошее для пищи, и дерево жизни посреди Рая, и дерево познания добра и зла» (Быт. 2:8–9). Дерево жизни в апокалиптическом видении Иоанна Богослова находится в Новом Иерусалиме и питает народы, находящиеся там. «Среди улицы его, и по ту и по другую сторону реки, древо жизни, двенадцать раз приносящее плоды, дающее на каждый месяц плод свой. И листья дерева для исцеления народов» (Откр. 22:2).
Именно поэтому монастырские и патриаршие сады обычно прямо именовались «раями». Причем их «неотмирность» подчеркивалась тем, что часто они разбивались без каких-либо утилитарных целей. Местожительство великих князей, очевидно, в связи с наличием обширных садов, также часто называлось «раем». При этом сам дом символически обозначал некое место обитания, жилище человека в раю. Так, на фреске Успенского собора Московского Кремля, изображающей Страшный суд, рай представлен в виде прекрасного сада, в котором помещаются жилища праведников. Нельзя не вспомнить здесь и об обычае, бытовавшем во многих местностях Руси, обсаживать строившиеся храмы деревьями, создавая «священную рощу» вокруг них. (И в наши дни сельский храм обыкновенно стоит в тени деревьев.) Таким образом сады уподобляли двор и храму, и монастырю и вся композиция двора сакрализовалась. Поэтому легко понять стремление наших предков не только обязательно иметь сад при своей усадьбе, но и придать саду как можно больше великолепия, пышности, красоты.
Как Эдемский сад был прообразом всех садов, так, например, и в московских великокняжеских
