Государственный музей истории религии, Инв. № А-171-IV.

В фольклоре эвфемизмы играют главным образом защитную роль: можно говорить об опасном духе, называя его «сосед», «нечистый», «шутик», «маленький» и так далее, не поминая по имени и не привлекая. Интересно, что в книжности такого не было – иносказательные имена легко чередовали с обычными. Азбуковники XVI–XVII вв. объясняли читателям, что бесы просто похожи на жителей южных стран из-за темного цвета их кожи: «Мурины, мурския страны человек, наричет же Писание и бесов муринами и ефиопами, и аравлянами, черности их ради, черны бо сут беси, якож черны ефиопских и мурских стран люди, и черности ради бесов ефиопами, и муринами, и аравлянами именует»[50].

Русские азбуковники включали целые перечни бесовских прозвищ. В алфавитных статьях, помимо известных имен «Вельзевул и Велиар, та имена бесовска», встречались экзотичные: Зифелуз и Зарватей, Зерефер и Зифей, Еревентий, Кутун, Коментиол и «отец бесовский» Савореоса. Римское имя Максенций превратилось в бесовское Мааксентий[51]. Эти короткие статьи явно привлекали внимание читателей, учитывая, что в начале азбуковника было описание, целиком посвященное им. Здесь рассказывалось, что эти имена используют в колдовских целях: волхвы и чародеи пишут их на бумаге и повелевают людям носить ее в качестве амулета либо чертят их на еде. Если человек по незнанию возьмет себе такое имя (подсказанное тем же волхвом), он погубит свою душу[52].

Наконец, тексты XVII–XVIII вв. доносят до нас россыпь причудливых бесовских имен. Обвиненный в чародействе Афонька Науменко в 1642–1643 гг. называл служивших ему демонов Народил и Сатанаил[53]. Колдуны XVIII в. призывали дьяволов Пелатата, Верзаула и Мафаву, Суфаву, Зеследера и Пореастона, Коржана, Ардуна, Купалолаку и Вергула. Они даже взывали к Бабе-яге «с братьями», к Сатане Сатановичу и «вял-мужу чорту». Поминали «худого» и «лысого» бесов[54]. В заговорах появлялся князь бесовский Ехоран, темный блудный бес Сольца, водяной бес Ярахта или «похотной бес» Енаха[55]. У сатаны был «светлой бес утренной», «мал рыж бес полуденой» и «черен бес вечерен», а также «зять» Ерзоул (еще одно производное от Вельзевул)[56]. В текстах упоминались Велигер и Итас, Василиск и Аспид, Енарей, Индик, Халей, Валаам, Валегл и даже Галилей[57]. В демонов легко превращались антигерои Евангелия – Пилат, Ирод и Иуда. Иногда духов называли и вовсе православными именами: Семен, Иван или Андрей[58]. Любовный заговор, записанный в 1733 г., обращался к «Сатоне и диаволу», который сидит на печи, к Бабе-яге, которая сидит на бел-горючем камне посреди кияна-моря, и к бесу Полуехту (где он сидит неизвестно)[59]. А в 1729 г. один священник был обвинен в хранении еретических писем, в том числе молитвы к Бабе-яге[60].

Вверху архангел Михаил поражает копьем сатану (вокруг него, в озере, видны башни разрушенной крепости). Внизу Георгий Победоносец побеждает дракона, а рядом освобожденная принцесса уводит смирившегося змея в город на поводке. У дьявола и дракона общее положение и одинаковые красные крылья. Их родство визуально подчеркнуто.

Икона четырехчастная: Чудо архангела Михаила, Христос Вседержитель, Чудо Георгия о змие, Николай Мирликийский, первая половина XIX в.

Музей русской иконы им. Михаила Абрамова, Инв. № ЧМ-494.

Некоторые из этих имен восходили к книжным источникам, другие – к славянской мифологической традиции, третьи конструировали сами заклинатели. В славянских заговорах легко соседствовали разные персонажи – от заимствованных из христианской культуры (ангелы, святые) до уникальных, которые появлялись только в магических текстах (баба с железными зубами, ногтями и так далее). Демонские имена удивляли разнообразием. Они ассоциировались либо с чем-то дурным и греховным (Ирод или Вельзевул, Пилат или Баба-яга), либо с удивительным и экзотичным (от Галилея до Полуехта). Как и в книжности, колдовские тексты часто говорили об иерархичности бесовского мира: тут встречались не только лысые или кривые бесы, но и меньшие и «набольшие», бесовские князья, начальники и цари[61]. Это явно убеждало заклинателей в силе их инфернальных помощников.

Победа над драконом – частый мотив христианских житий. Самым знаменитым из змееборцев оказался святой Георгий – на бесчисленных иконах и фресках он пронзал огромную рептилию копьем. Змей выглядел по-разному: у него появлялись две или четыре ноги, крылья, рога, чешуя, перья и так далее. Иногда он вовсе был похож на зверя, как на третьей иконе.

Переменчивость облика сближала змеев с бесами. Это неудивительно, учитывая, что их считали близкими «родственниками». «Змей» и «дракон» – обычные имена дьявола в христианской литературе. Дьявол вошел в змею, чтобы искусить Еву. Дракон-сатана передаст свою власть Антихристу в конце времен… Средневековые авторы часто демонизировали рептилий. Змеи бывают глухи, как глух сатана к Божественным словам; они нападают исподтишка и жалят пяту, как дьявол, стремящийся уловить «пяту (конец) жизни» человека; огромные драконы подстерегают и атакуют в пустыне слонов так же, как дьявол охотится на лучших людей, и так далее.

Дракон и змей – либо родственные виды, либо попросту слова-синонимы. Средневековые сочинения о животных поясняли, что дракон – греческое или латинское слово, которое обозначает любого змея или только старую и могучую рептилию: «змий … аще убо поживет много время бывает велик именуется дракон»[62]. Энциклопедисты и путешественники описывали самых удивительных пресмыкающихся. Если в Македонии водятся маленькие особи, размером с собаку, то в Индии можно встретить чудовищ длиной до 150 футов (около 45 м). В XIII в. Марко Поло описал увиденных им в Китае змей с когтистыми лапами, которые легко могли проглотить человека. А в 1608 г. английский натуралист Эдвард Топселл в своей «Истории змей» выделил три вида драконов. У одних есть крылья, но нет ног, у других есть и крылья, и лапы, а у третьих – ни того, ни другого. От обычных змей их отличает только гребень на голове и борода[63].

Чудо Георгия о змие: конец XIV в., конец XVIII в., XVIII в.

Музей русской иконы им. Михаила Абрамова, Инв. № ЧМ-438; ЧМ-239; ЧМ-818.

Бесовский мир в средневековых текстах описывали и как иерархию, и как хаотичное пространство, где одного духа не отличить от другого. Демоны не только меняют свой облик, но и изменяются в числе. Исследователь европейской демонологии А.Е. Махов отмечал, что во многих житиях дьявол «как бы растекается на несколько персонажей»: является в одной личине, а затем превращается в толпу людей или сонмище бесов. При описании демонов европейские авторы даже могли чередовать единственную и множественную глагольные формы[64]. Провести четкие