в поведении многих выдающихся пророков Ветхого Завета можно найти черты юродства: Осия взял в жены блудницу (Ос. 1:2), Исаия разделся и ходил нагим (Ис. 20:2), Иеремия носил на шее ярмо (Иер. 28:10), Седекия – железные рога на голове (3 Цар. 22:11). Как и юродивый, пророк жил в нищете (3 Цар. 4, 8:42), как и юродивого, его принимали за безумца (4 Цар. 9:11; Иер. 29:26; Ос. 9:7). Характерно, что внерациональные, безумные с обыденной точки зрения поступки отразились и в терминологии: древнееврейское слово «meshugga», обозначавшее пророка в этих контекстах, переводится как «сумасшедший», а греческое слово «salos», ставшее обозначением юродства, переводится как «псих». Не случайно тремя словами «похабство», «буйство» и «блаженство», в наше время имеющими совершенно разное, несовместимое значение, на Руси обозначалось юродство. Черты юродства были в поведении и многих православных святых, таких как, например, преподобный Амвросий или Нектарий Оптинские. Последний нередко расставлял перед посетителями кукол и разыгрывал спектакли, собрал целый шкаф случайного хлама и говорил: «Это мой музей».
Таким образом, юродивый ведет себя в мире так, как следовало бы вести себя в мире антикультуры. Поступки, жесты и слова юродивого гротескны как само общественное сознание Руси, смешны и страшны одновременно, они вызывают страх своей таинственной, скрытой значительностью и тем, что юродивый, в отличие от окружающих его людей, видит и слышит что-то истинное, находящееся за пределами обычной видимости и слышимости. Мир юродивого возвращается к реальности потустороннего бытия. То есть любовь в русском обществе к юродству (чего совершенно не знали на Западе) была именно любовью к Царству Божьему, стремлением к нему и к абсолютной свободе, которой уже здесь обладал юродивый.
Отвечая гротескному, не знающему полутонов складу русского общественного сознания, юродство отбрасывало «как несущественное, все что не ведет к раскрытию великой тайны человеческого предназначения. Юродство как раз и разрушало внешнюю оболочку вещей и мира в целом, давая надежду разглядеть истинную его суть». Только гротескное сознание Руси могло не просто воспринять феномен юродства, а сделать из него неотъемлемую часть одновременно как русской народной, так и церковной культуры. Юродство было порождением тревожных чувств, и, перерабатывая и переосмысливая их в себе, оно возвращало их обратно обществу в виде конкретных моделей поведения. Именно поэтому оно неотделимо от русской народной духовной культуры, и без учета этого понять такое удивительное явление, как юродство, попросту невозможно. Таким образом, странничество, нищенство и юродство во многих своих чертах были также формами проявления народной духовной культуры, находящимися в неразрывной связи с религиозной жизнью Руси.
В заключение следует сказать, что традиции антиповедения после завершения эпохи Средневековья еще долгое время сохранялись в форме «светского юродства» или чудачества. Надо указать на тот факт, что наименование «чудак» не является уничижительным. Чудак, эксцентрик в русской культуре и жизни Нового времени – это человек, который является серьезным, мыслящим человеком, часто талантливым и даже гениальным, человеком, который мыслит не словами, а творческим действием. Материалом для этого действия служит все, из чего состоит повседневность. Он своим действием превращает повседневное в оригинальное. Вяземский точно писал, что «оригинальность есть признак независимости характера, а подобная независимость есть своего рода мужество, своего рода доблесть». Среди самых знаменитых «чудаков» Нового времени можно отметить того же А. Суворова, баснописца И. Крылова, графа Ф. Толстого, странен Обломов, Чацкий – типичный чудак на том фоне, где разворачивается действие комедии.
В России Нового времени чудаки, как и юродивые Средневековья, становились маркерами неблагополучных времен конформизма, робости, раболепия, когда в политике и общественной жизни главное место занимают шаркуны и угодники, когда действительность становится с всеобщего согласия насквозь лживой и фальшивой. Именно тогда образ чудака есть единственное спасение от поглощающей мутной реальности и единственная возможность говорить правду. Он единственный реален в атмосфере сплошного вымысла. Чудачество было той формой сопротивления, что позволяла сохранить рассудок и не сойти с ума, не опошлиться вместе со всеми. При этом чудаки удивительным образом, как и юродивые, часто не попадали в жернова политических машин, ибо к ним не принято было серьезно относиться.
Чудаческое жизнетворчество, как правило, проявлялось в двух видах. Одни самовыражались в эксцентрических формах регулярно, изо дня в день, создавая собственное жизненное пространство, совершенно необходимое для такого самовыражения. Другие удивляли современников неожиданными, спонтанными проявлениями собственной неординарности, случавшимися эпизодически, вроде бы без видимых внешних причин и не требующими особых декораций, то есть устраивали чудаческий перфоманс. Чудаки открыто говорили то, что все старались скрыть, не притворялись, говорили и делали то, что не было принято делать и говорить в существующей системе социальных договоренностей.
Сакральное
(Святыни и святость)
В РУССКОЙ КУЛЬТУРЕ на протяжении столетий огромное значение играли святыни – иконы, мощи, реликвии, связанные с теми или иными эпизодами Священной истории или со святыми. Поклониться святыне шли и ехали за сотни километров; присоединив тот или иной город или землю к Москве, правители последней вывозили в столицу главную святыню города или земли, заставляя их жителей ездить в паломничество в Москву. Можно вспомнить, что Иван Грозный, отправившись зимой 1564 г. из Москвы (с этого отъезда, по сути, началась опричнина), собрал и отвез в Кремль из московских храмов самые почитаемые иконы и прочие святыни, а затем, уезжая из Москвы, забрал их с собой вместе с казной, символически лишив, таким образом, Москву благодати.
Откуда было такое отношение к святыням? Для этого стоит вспомнить историю. В 787 г. на VII Вселенском соборе был утвержден догмат об иконопочитании, в котором прямо сказано: «Елико бо часто чрез изображение на иконах видимы бывают, потолику взирающии на оныя подвизаемы бывают воспоминати и любити первообразных им, и чествовати их лобызанием и почитательным поклонением, не истинным, по вере нашей, Богопоклонением, еже подобает единому Божескому естеству, но почитанием по тому образу, якоже изображению честного и животворящего Креста и святому Евангелию и прочим святыням фимиамом и поставлением свечей честь воздается». Сакральная ценность любой реликвии состоит в том, что через реликвию человеку подается благодать Божия, через нее происходят чудеса и знамения. Не менее важно понимать, что стремление приложиться к святыне, побыть рядом с нею среди прочих других мотивов обусловлено следующим важным обстоятельством. Людям хочется быть ближе к тем, кто стоял у истоков христианства, прикоснуться к тому, к чему прикасалось тело святого, что «помнит» его страдания и последние минуты, и через это прикосновение выразить свое благоговение.
В христианской истории святыни, реликвии играли огромную роль. Напомним, что почитание реликвий является существенным отличием христианства от других религий. Хотя почитание реликвий есть и в буддизме и позднем исламе, но, как пишет Е.
