Начать следует с того, что русская обсцентная лексика всегда считалась максимально непристойной по сравнению с инвективами других народов. И это было напрямую связано с глубокой религиозностью общественного сознания. Примечательно, что наиболее жесткая и кощунственная ругань присуща испанцам – одному из самых религиозных народов Западной Европы. Не случайно Ф.М. Достоевский писал, что «народ сквернословит зря, и часто не об том совсем говоря. Народ наш не развратен, а очень далее целомудрен, несмотря на то что это бесспорно самый сквернословный народ в целом мире, – и об этой противоположности, право, стоит хоть немножко подумать».

Б. Успенский считал, что корни матерной ругани лежат глубже, чем «поверхность» христианства, они уходят глубоко в язычество. «Матерная ругань широко представлена в разного рода обрядах явно языческого происхождения – свадебных, сельскохозяйственных и т. п., – т. е. в обрядах, так или иначе связанных с плодородием: матерщина является необходимым компонентом обрядов такого рода и носит безусловно ритуальный характер… Одновременно матерная ругань имеет отчетливо выраженный антихристианский характер, что также связано именно с языческим ее происхождением».

Не случайно матерщину именовали, среди прочего, «словами погаными», то есть языческими. Вполне возможно, что некогда матерщина была языческим заклятием и имела ритуальный характер: не случайно языческие игрища в средневековой Руси всегда сопровождались непристойной руганью. Именно поэтому запреты на матерщину были связаны с тем, что она воспринималась как язык бесов, язык запретный и нечистый. С человеком, который матерится, не следует «ни ясти, ни пити, не молиться, аще не останется таковаго злаго слова». То есть матерящийся не воспринимался как христианин. Языческие корни матерной ругани указывают и на то, что первоначальным ее предназначением было не оскорбление, а именно заклятие.

Однако довольно быстро матерщина стала ассоциироваться именно с оскорблением. Причем оскорблением предельно кощунственным, так как в ее основе лежало поругание Божией Матери и матери другого человека. В «Повести святых отец о пользе душевней всем православным христианом» говорится: «Не подобает православным христианом матерны лаяти. Понеже Мати Божия Пречистая Богородица… тою же Госпожою мы Сына Божия познахом… Другая мати, родная всякому человеку, тою мы свет познахом. Третия мати – земля, от неяже кормимся и питаемся и тмы благих приемлем, по Божию велению к ней же паки возвращаемся, иже есть погребение». В этой же повести указывается, что матерная брань подобна смраду, исходящему из уст человека, и поэтому матерщиннику «не подобает того дни в церковь Божию входити, ни креста целовати ни евангелия, и причастия ему отнюд не давати… И в который день человек матерны излает и в то время небо и земля потрясеся и сама Пречистая Богородица вострепетася от такова слова».

То есть согласно православным представлениям матерящийся человек оскорблял даже не двух, а сразу трех матерей – Богоматерь, свою мать и мать сыру землю, то, что всегда считалось эталоном чистоты. Не случайно на покойника надевали чистую, нередко белую одежду, чтобы не осквернять и не загрязнять землю – в чистое могло войти только чистое. Именно поэтому матерная ругань изначально ассоциировалась с грязью, оскверняющей чистоту, ругающийся матерно человек осквернял не только землю, но и всех, кто покоится в ней. Таким образом, матерщина напрямую воспринималась как аналог богохульства.

Еще одна существенная подробность для понимания природы матерной брани. Б.А. Успенский связывает её происхождение с псом (собакой). Как говорится в одном из источников, «и сия есть брань песия, псом дано есть лаяти, христианом же отнюд подобает беречися от матерна слова». То есть матерная ругань аналогична собачьему лаю. Собака же традиционно воспринималась на Руси как животное нечистое, связанное с антихристианским и даже бесовским началом. «Мы можем считать, – пишет Б.А. Успенский, – что в основе матерной брани лежит образ пса, оскверняющего землю».

Стоит напомнить, что слово, обозначающее в наше время падшую женщину или прибавляемое к речи для экспрессии и считающееся часто матерным, таковым не является и в обыденном языке не было табуировано. Этим словом обозначали лжеца (ложь) или вздор. Так, одна новгородская берестяная грамота (№ 531) описывает, как мать и дочь, не поставив в известность главу семьи, занялись финансовыми махинациями. Когда это стало известно, глава семьи изругал «жену свою коровою, а дочь бл…ю», то есть обманщицей. «Б…н сын» означало в русском Средневековье главным образом «мерзавец» (так именует, например, протопоп Аввакум патриарха Никона), а слово «бл…ние» значило ложь или пустую болтовню. Однако данное слово употреблялось иногда и в том значении, в котором употребляется сейчас.

Матерная брань была, невзирая на запреты, широко распространена в самых разных социальных средах. Обсцентную лексику можно найти в берестяных грамотах, многочисленные свидетельства иностранцев содержат сведения о том, что матерились не только мужчины и женщины, но и дети. А. Олеарий в XVII в. отмечал: «При вспышках гнева и при ругани они не пользуются слишком, к сожалению, у нас распространенными проклятиями и пожеланиями с именованием священных предметов, посылкою к черту, руганием «негодяем» и т. п. Вместо этого у них употребительны многие постыдные, гнусные слова и насмешки, которые я – если бы того не требовало историческое повествование – никогда не сообщил бы целомудренным ушам. У них ничего нет более обычного на язык: «бл…н сын, с…н сын, собака…», причем прибавляется «в могилу, in os ipsius, in oculos» и еще иные тому подобные гнусные речи. Говорят их не только взрослые и старые, но и малые дети, еще не умеющие назвать ни бога, ни отца, ни мать, уже имеют на устах это: «… твою мать» и говорят это родители детям, а дети родителям».

Я. Рейтенфельс тоже обращал на это внимание: «Русские наши в обыкновенных разговорах не прибегают, когда бранятся, как это обыкновенно делается у многих народов, к заклятиям небесными и подземными богами, но доходят почти до богохульства, пользуясь постоянно бесстыдными выражениями. Рассерженные чем бы то ни было, они называют мать противника своего жидовкою, язычницею, нечистою, сукою и непотребною женщиною. Своих врагов, рабов и детей они бесчестят названиями щенят и выб…ков или же грозят им тем, что позорным образом исковеркают им уши, глаза, нос, все лицо и изнасилуют их мать». В.Д. Назаров по источникам XVI–XVII вв. установил почти 70 русских топонимических названий (около 0,1 %), напрямую произведенных от обсценной лексики.

Однако надо иметь в виду, что у человека Средневековья, как уже говорилось, существовала способность отличать высокое от низкого, святое от подлого, кощунство от молитвы. И именно поэтому при самом широком распространении и употреблении данной лексики все помнили, что она запретна и противоестественна, и именно поэтому не делали попыток превратить ее в социальную норму и тем самым стереть грань между разрешенным и