В главе 2 мы увидели, что когда женщины пользовались политическим влиянием в ранних обществах, это, как правило, происходило в государствах с низким уровнем политической централизации. Если высшим уровнем управления была местная община или даже просто домохозяйство, то женское политическое влияние не было редкостью. Когда же существовал более высокий уровень управления, это происходило гораздо реже. Не исключено, что такое же явление преобладало в Европе до начала современной эпохи. В знаменитом труде, опубликованном в 1891 году, Мойсей Острогорский, ранний русский социолог и политолог, утверждал, что в Европе политическая власть женщин на местном уровне в «примитивных и средневековых общинах» была уничтожена с установлением более высокого уровня управления. Рассматривая местные общины, в частности те, в которых существовали некоторые общинные формы собственности, Острогорский привел примеры случаев, когда женщины играли заметную политическую роль. Когда управление перешло от спонтанных форм объединения к более структурированным и единообразным правилам, женщины утратили ту политическую роль, которой они пользовались.

Есть свидетельства, подтверждающие утверждения Острогорского о раннем периоде, но нам также не следует впадать в чрезмерно романтизированные представления о ранней и обильной женской власти. В некоторых исторических работах двадцатого века высказывалось предположение, что женщины играли важную роль в англосаксонском обществе, но утратили свое значение после нормандского завоевания. Более поздние работы говорят о том, что эта картина была чрезмерно упрощенной, поскольку основывалась на данных, касающихся только элиты. Более точной представляется картина, согласно которой простые женщины в поздней англосаксонской Англии действительно имели определенное влияние, но в ранний англосаксонский период неэлитные женщины были, по сути, собственностью.[726]

В некоторых смыслах движение к всеобщему женскому избирательному праву началось с восстановления политических прав женщин на местном уровне. В Англии уже в 1834 году женщины-налогоплательщицы получили право голосовать и входить в попечительские советы, которые управляли законами о бедных. После этого английские женщины почти столетие не получали избирательного права на национальном уровне. В 1862 году Швеция предоставила право голоса на муниципальных выборах женщинам, возглавляющим домохозяйства и являющимся налогоплательщиками.[727] Они не получат полного права голоса на национальных выборах еще шестьдесят лет.

И в шведском, и в английском случаях прослеживается связь между потребностью правительства в чьих-либо ресурсах (оплачиваемых в виде налогов) и предоставлением политических прав. Следующий важный вопрос — ускорило ли участие женщин в военных действиях двадцатого века появление женского избирательного права, как это было сделано для мужчин. Здесь ответ, похоже, возможен, но не по тем причинам, которые мы могли бы предположить.

Невероятно, чтобы риск войны способствовал развитию женского избирательного права до 1914 года. Женщин не призывали в армию и не требовали от них непосредственного участия в военных действиях. Учитывая тип войн, которые ожидались в то время, идея о том, что женщины будут играть важную роль в военных действиях, также не предполагалась. Две мировые войны оказались новым типом конфликта: женщины были призваны к участию в военных действиях как прямым, так и косвенным путем, включая государственное трудоустройство на военные нужды и замену мужчин в экономических задачах, которые считались критически важными. Если женщины могли выполнять эти задачи, которые обычно выполняли мужчины, то почему бы им не иметь право голоса?[728]

Очевидно, что в странах, участвовавших в двух мировых войнах, избирательное право для женщин было введено вскоре после них. Австрия и Великобритания предоставили женщинам избирательные права вскоре после Первой мировой войны, а Бельгия, Франция и Италия сделали тот же шаг сразу после Второй мировой войны — время здесь, конечно, не случайно.

Но поворот в этой истории заключается в том, что европейские государства, которые не принимали непосредственного участия в Первой мировой войне, также предприняли подобные шаги. После Первой мировой войны Дания, Нидерланды и Швеция ввели полное женское избирательное право. Это дает основание полагать, что, хотя военные действия женщин, возможно, и имели значение, окончание крупномасштабной войны открывало новые возможности для реформаторских движений в целом.

Остается возможность того, что появление женского избирательного права зависело от того, что мы можем назвать «нормальной» политикой, за неимением лучшего термина. Политолог Доун Тил недавно продемонстрировала, что когда существующие лидеры считали, что их партия получит непропорционально большую долю голосов от распространения избирательного права на женщин, они настаивали на этой реформе.[729] Можно считать это вариантом аргумента, который я приводил на протяжении всей этой книги, о том, что правители нуждаются в своем народе, но это несколько натянуто. Есть, однако, один способ, с помощью которого расширение женского избирательного права очень тесно зависело от аргументов, которые я привел. В некоторых штатах на западе США, таких как Вайоминг, давление, направленное на привлечение женщин в регион, где на каждую взрослую женщину приходилось шесть взрослых мужчин, подтолкнуло мужскую элиту к предоставлению избирательного права женщинам значительно раньше, чем это произошло в других штатах США.[730]

Демократия представляла меньшую опасность для элиты, чем её боялись

Есть еще одна важная причина распространения демократии в Европе. Со временем европейские элиты поняли, что им стоит опасаться демократии меньше, чем они полагали вначале.

На протяжении большей части XIX века дебаты о всеобщем избирательном праве со стороны европейской элиты вызывали те же опасения, что и у некоторых отцов-основателей Америки: массовое предоставление избирательных прав может повлечь за собой массовую экспроприацию собственности. Само слово «демократия» было грязным. Но по мере того как все больше и больше стран приобретали демократический опыт, ожидаемого катаклизма не произошло. В конечном итоге тот факт, что демократия представляла меньшую опасность для элит, чем первоначально опасались, возможно, помог обеспечить ее дальнейшее существование.

Данные о прогрессивном налогообложении показывают, что демократия сама по себе не привела к массовому перераспределению. В первой серии демократических восстаний 1848 года их участники призывали установить максимальные налоговые ставки, при которых самые богатые члены общества платили бы половину своих доходов в виде налогов.[731] Демократические революции 1848 года были слишком короткими, чтобы увидеть реализацию таких планов, но мы все равно можем использовать эти революции в качестве показателя для сравнения с тем, что произошло, когда демократия пришла окончательно. Накануне Первой мировой войны во многих европейских странах уже несколько десятилетий существовало всеобщее или почти всеобщее избирательное право. Но средняя верхняя предельная ставка подоходного налога в Европе все еще находилась на уровне однозначных цифр, и данные о ставках налога на наследство рассказывают очень похожую историю.[732] До 1914 года развитие демократии не привело к общему движению по перераспределению доходов или богатства через налоговую систему. Только впоследствии, в условиях массовых войн,