Суть всего этого заключается в том, что на момент демократизации многие западноевропейские общества были довольно бедными, однако первая волна демократизации все же состоялась. Если рассматривать европейский опыт в этом свете, то, возможно, нас не должно удивлять, что сегодня ряд бедных стран, особенно в Африке, перешли к демократии.

Наследие слабых государств

Чтобы лучше понять, почему современная демократия распространилась в Европе, мы должны сначала вернуться к глубокому историческому фону, который я рассматривал в предыдущих главах. Это не может объяснить сроки европейской демократизации, но может объяснить, почему она в итоге произошла.

К началу XVIII века европейские государственные бюрократии окрепли, но были еще относительно слабыми с точки зрения мировой истории. Рассмотрим, как собирался «земельный налог» — важная часть британских доходов. Одним из способов сбора земельного налога было создание и обучение бюрократического аппарата, который мог бы заниматься оценкой стоимости земли и обработкой платежей. Именно так поступали другие общества за пределами Европы на протяжении тысячелетий. Но в Великобритании все было не так. Вместо этого земельный налог в Великобритании оценивался и собирался местными «комиссарами», назначаемыми короной. Как правило, это были представители местного дворянства, несомненно, сами обладатели значительной собственности, которые назначались членами парламента. Один из видных историков земельного налога заметил, что корона и министерство фактически практически не контролировали этих комиссаров. Это были неоплачиваемые лица — как правило, люди со значительными средствами, — которые не зависели от короны в финансовом отношении, и корона имела очень мало возможностей контролировать их.[705] Это не сильно отличалось от того, как поступали англосаксы, и приводило к тем же политическим результатам: управление через согласие было единственным способом.

Правда, Великобритания добилась значительного прогресса в организации централизованного сбора двух других видов налогов: таможенных пошлин на импорт и акцизов на товары общего потребления. Здесь число чиновников, управляющих этими двумя налогами, выросло с 2 524 сразу после Славной революции 1688 года до 7 114 в конце Американской войны за независимость, и соответственно выросли суммы сбора.[706] Это также помогает объяснить, почему люди яростно критиковали акциз как нечто, что откроет шлюзы тирании.[707] Те, кто делал такие замечания, согласились бы с аргументом, который я приводил на протяжении всей этой книги. Чего они не предполагали, так это того, как парламент сможет контролировать акциз, чтобы избежать тирании. Это еще один пример, указывающий на важность последовательности в развитии государства и демократии.

А как насчет «абсолютистских» государств Европы: не были ли они сильными? В некоторых исторических работах 1960-х и 1970-х годов было принято рассказывать об абсолютистских государствах ранней современной Европы и о том, как они развились из более консенсусных средневековых форм правления. Последующие работы показали, что, за исключением Пруссии при Гогенцоллернах, даже предположительно абсолютистские государства в итоге все равно были вынуждены работать через ассамблеи, чтобы добиться своего. Некоторые даже писали о «мифе об абсолютизме».[708]

Франция XVIII века — яркий пример того, как старые представления об абсолютизме зашли слишком далеко. Верно, что после 1614 года французские монархи перестали созывать Генеральные собрания; верно и то, что они пытались создать бюрократию, основанную на классе чиновников, называемых интендантами. Но даже такие монархи, как Людовик XIV, по-прежнему считали необходимым торговаться со своими подданными. Например, в ряде французских провинций сохранились ассамблеи, игравшие важную роль в установлении налогов. Джулиан Сванн подробно показал это на примере генеральных эстатов Бургундии, которые помогали короне повышать налоги и, следовательно, также играли роль в согласии с ними.[709] Эти же эстаты предоставляли займы французским монархам.[710] Генеральные эстаты Бургундии были далеко не уникальны в этой роли.[711] Все это говорит о том, что за исключением прусского случая европейский абсолютизм лучше рассматривать как идею, а не как описание прочно укоренившейся практики.

Подводя итог, можно сказать, что к тому времени, когда Американская революция поставила вопрос о демократии на повестку дня, в Западной Европе все еще существовал ряд относительно слабых государств, где правители были вынуждены полагаться на собрания и другие органы для получения согласия на свои действия. Это была благодатная почва для развития современной демократии.

Наследие собраний и голосований

На протяжении всей книги я говорил о том, что ранняя демократия — это человеческое изобретение, а не специфически европейское. Но есть два способа, с помощью которых европейцы до 1800 года внедряли инновации. Это использование формализованных выборов и создание собраний, охватывающих большие географические расстояния. Предварительное развитие обеих этих технологий означало, что к моменту Американской революции часть инфраструктуры современной демократии уже была создана. В отличие от других регионов, например, Ближнего Востока, где ранняя демократия существовала на местном уровне, но так и не была распространена. В главе 7 мы увидели, как такой способ функционирования затрудняет поддержание демократического управления в расширяющемся государстве. По мере того как ранний исламский халифат быстро расширялся, охватывая огромные расстояния, старые модели управления лицом к лицу, на основе консенсуса, больше не могли работать. Нужны были новые методы управления, но их трудно было изобрести в одночасье.

Помимо традиций проведения собраний, к моменту Американской революции европейцы уже несколько веков практиковали формализованное голосование. Так уж сложилось, что на местном уровне это было гораздо более распространено, чем на национальном. Как показала политолог Мелисса Шварцберг, в рамках католической церкви, большой и разветвленной организации, были предприняты значительные усилия по разработке теории голосования, а также теории большинства и супербольшинства.[712] В отдельных городах также проводились голосования, в том числе в номинально абсолютистских странах, таких как Франция.[713] Неудивительно, что сторонники широкого избирательного права в XIX веке часто пытались вспомнить эти ранние примеры, чтобы поддержать свою позицию.[714]

Правда, не только европейцы разработали практику голосования и голосования большинством. В период Камакура в Японии (1185–1333) монашеские группы управляли собой коллективно, руководствуясь принципом большинства.[715] Но не очевидно, что подобные примеры имели ту же силу, что и в Европе.

Другим способом новаторства европейцев была разработка четкой теории представительства, применимой к управлению большими территориями. В некоторых крупных государствах за пределами Европы существовали советы, но ограничения географического масштаба были очевидны, например, когда летописцы Ашанти в Западной Африке отмечали физические препятствия для участия в собраниях. Географические препятствия были бременем и в Европе. В другом