Я принял решение все же воспользоваться сетью железных дорог «Синкансэн». Их поезда ходят точно по расписанию, а проводники извиняются как за минутное опоздание, так и за раннее прибытие.

Когда мы оказались на вокзале Киото, времени уже практически не оставалось. В храм нужно было ехать на такси, но за ним пришлось отстоять очередь, что вызвало новую заминку. Один из коллег позвонил заранее и попросил, чтобы храм не закрывали до нашего прибытия, но непонятно было, выполнят ли эту просьбу.

Наконец мы прибыли в пункт назначения. В храме уже почти никого не было, хотя, как нам рассказали, в тот день церемонию прощания посетили более тысячи человек. Я увидел несколько знакомых лиц – управление огромными людскими потоками приняли на себя сотрудники Nintendo. Распоряжался всем господин Тацуми Кимисима. Это он в свое время нанял меня, будучи президентом Nintendo of America. На тот момент он был финансовым директором компании, а впоследствии стал официальным преемником господина Иваты – пятым президентом Nintendo.

Гроб уже готовили для похорон на следующий день и успели накрыть церемониальным покрывалом. Когда я собрался приступить к выученным заранее ритуальным действиям, господин Кимисима спросил, не хочу ли я увидеть тело. Я сказал «да».

Некоторое время я стоял перед господином Иватой. Мне нужно было смириться с тем, что мой друг, мой наставник, мой руководитель в Nintendo ушел из жизни. Именно смерть Сатору Иваты заставила меня глубоко задуматься о своей карьере и о том наследии, которое я хотел оставить в Nintendo. И не только.

2. Диктаторы, хулиганы и кровь

Мой базовый принцип – жизнь трудна, поэтому требуются сила и решимость для того, чтобы двигаться вперед и преуспевать. Смерть господина Иваты напомнила мне об этом ценном принципе. Но сформировался он намного раньше.

До восьми лет я жил в Бронксе. В этом возрасте мало что знаешь об альтернативных перспективах и жизненных ситуациях. Ты осведомлен только о собственной реальности, и для нашей семьи из четырех человек реальность состояла в проживании в двухкомнатной квартире на пятом этаже без лифта в здании, полном тараканов и мышей.

Родители отдавали себе отчет, что наша жизнь тяжела. Они выросли на Гаити в относительно привилегированных условиях. В 1940–1950-е годы государство Гаити было совсем не таким, как сейчас. Его экономика была более здоровой, существовали средний и высший классы, а их представители могли давать детям хорошее образование.

В то время оба моих деда занимали видные должности в правительстве. Мой дед по отцовской линии Анри был одним из высших офицеров гаитянской армии. Впоследствии я слышал истории о нем и видел его фотографии с президентом Дуайтом Эйзенхауэром, посещавшим Гаити, а также с представителями высшего военного и политического руководства других стран Карибского бассейна и Центральной Америки. Позже я узнал, что дедушка был вторым по рангу офицером в армии страны.

Он жил в великолепном доме. У моего отца было шесть братьев и сестер, так что и здание, и территория при нем были достаточно вместительными, настолько, что после того, как дети выросли, его переоборудовали под отель. Сам дом имел цвет яичной скорлупы, а полы были из блестящего красного дерева. При доме был большой бассейн, а в саду цвели гибискусы. Я был там один раз, лет в десять, – и до сих пор хорошо помню щебет птиц и экзотические растения, которых больше не видел, пока во взрослом возрасте не побывал на других тропических островах.

Мой дед по материнской линии Камиль был врачом, получившим образование в лучших учебных заведениях Гаити. Он повышал квалификацию в Канаде и в США, в том числе в Гарварде. Впоследствии дед стал профессором Национальной медицинской школы Гаити и министром здравоохранения и образования в демократическом правительстве страны.

Он сразу привлекал к себе внимание: высокий, эффектный, не лезущий за словом в карман, свободно говорящий на парижском французском и английском. Помню, как в детстве он заставлял меня читать ему вслух и строгим голосом поправлял мои ошибки в произношении.

Камиль покинул правительственные посты в 1951 году, столкнувшись с коррупцией на высшем уровне и не желая иметь с ней ничего общего. Чтобы заставить замолчать, его лишили всех званий и на некоторое время бросили в тюрьму.

В 1957 году руководителем страны стал жестокий диктатор Франсуа Дювалье. Когда тот начал злоупотреблять властью и угнетать народ Гаити, мой дедушка стал выступать против него еще более активно. Камиль готовился поехать в Нью-Йорк и на конференции ООН произнести речь по поводу ситуации в Гаити и того тревожного пути, на который вставала страна. Перед отъездом он узнал, что если выступит в ООН, то вернуться на родину ему уже не разрешат. Будучи человеком принципов, он решил, что нужно ехать, несмотря на перспективу изгнания. Его жена, моя бабушка Роланда, и их младший сын, мой дядя Жак, не поехали в США и остались на Гаити.

Как и предупреждал Дювалье, выехав из страны, дедушка Камиль навсегда потерял возможность вернуться. Бабушка строила планы на отъезд и воссоединение с мужем, но в правительстве ей заявили, что никогда не выпустят из страны ни ее, ни сына. Ей с моим дядей пришлось скрываться под защитой друзей и родственников. Бабушка так больше и не увидела мужа.

Примерно в то же время, когда мой дедушка по материнской линии вел агитацию против Дювалье, мой второй дед получил назначение в консульство Гаити в Майами. Моему отцу в то время было около девятнадцати, и он поехал с Анри. Именно тогда ему пришлось впервые в жизни столкнуться с расизмом и ксенофобией. Кожа моего отца была светлее, чем у большинства чернокожих, и его, вероятно, часто принимали за латиноамериканца или представителя какой-то другой национальности. В итоге он не мог находиться ни в зонах для белых, ни в помещениях, выделенных для черных.

Ему было некомфортно в Майами, и через несколько месяцев он переехал в Нью-Йорк, где в Куинсе, Бронксе и Бруклине формировалась гаитянская община. Там он вновь увидел мою мать: подростками они пересекались на Гаити на балах высшего общества и других мероприятиях. В 1958 году они поженились и переехали в многоквартирный дом в Бронксе. Только вот этот район становился хуже день ото дня.

Поступать правильно

Когда моему брату было около шести лет, а мне около четырех, мы спускались с