Тихий, низкий смешок раздается по линии, холодный и насмешливый.

— Малекки…

Голос произносит мое полное имя, имя, на которое я перестал даже реагировать, когда Каспер исказил его для своих целей.

— Йонас… — я шипю. — Йонас, я собираюсь…

— Я собираюсь причинить ей боль, Малекки. И ты будешь слушать, пока я это делаю.

Линия обрывается.

42

ФРЕЯ

Я чувствую, будто парю. Мое тело оторвано от реальности, словно я нахожусь где-то между сном и явью. Не могу сосредоточиться. Все вокруг размыто, тонет в темноте и снова появляется, как в тумане.

Холодно. Пронизывающий холод, который грызет мою кожу, заставляет меня дрожать. Хотя боль в голове затмевает все остальное. Она пульсирует, как будто кто-то бьет молотком по моему черепу.

Где, черт возьми, я?

Последнее, что помню, — как зашла в тот подпольный коктейль-бар с Ханой, чтобы встретиться с Кейн. А потом… только тьма.

Хана.

Мое сердце сжимается. Я резко сажусь, морщась от острой, пульсирующей боли, которая пронзает мой череп. Дыхание застревает в горле, и я инстинктивно прижимаю руку к виску.

— Хана… — хриплю я, голос срывается от сухости в горле.

Тихий стон. Шорох где-то рядом. Я моргаю, заставляя зрение проясниться. Размытость вокруг медленно обретает чуть более четкие очертания. Каменный пол подо мной, влажный и шершавый под ладонями. Каменные стены. Ни окон. Ни света, кроме одной тусклой лампочки, висящей надо мной и отбрасывающей длинные, жуткие тени.

Паника сжимает живот. Я поворачиваюсь, лихорадочно ища Хану. И затем вижу ее.

— Хана! — задыхаюсь я, вставая на колени и ползя к ней. Она лежит на полу неподалеку, свернувшись калачиком, лицо бледное, дыхание поверхностное. — Хана, проснись!

Моя рука дрожит, когда я касаюсь ее плеча, осторожно трясу ее. Она шевелится, тихо стонет, веки трепещут. Ее взгляд расфокусирован, и она выглядит так же, как я себя чувствую. Странно видеть ее такой. Она всегда собранная, без единого волоска не на месте. Сейчас ее макияж размазан вокруг глаз, волосы растрепаны, одежда испачкана.

Это пугает.

— Фрея…? — бормочет она, звучит дезориентированно, голос глухой.

— Да, это я. Ты сильно ранена?

Хана щурится, медленно поднимаясь на локти.

— Чувствую, будто меня сбил грузовик.

— Я тоже. — Пытаюсь улыбнуться, но улыбку пожирает страх, ползущий вверх по спине. — Ты помнишь, что случилось?

Хана медленно качает головой, движения скованные.

— Мы были в том месте, о котором говорила твоя подруга. А потом… — Она замолкает, хмурясь, явно пытаясь собрать воспоминания воедино. — Потом все просто погрузилось во тьму.

Да, я тоже помню это. Мы зашли в «чайный магазин», прошли в заднюю комнату за полками с чистящими средствами, открыли потайную дверь в сам бар. А потом… ничего.

— Думаю, нам что-то подсыпали, — бормочу я, голос сдавлен от ярости.

Хана снова стонет, прижимая руку к голове.

— Думаешь?

— Да, — тихо отвечаю я. — Уверена.

Со мной такое уже случалось, на юге Франции. Это было задолго до того, как мы нашли свой путь и объединились с Дэмиеном и Киром. Анника и я тогда промышляли воровством на Французской Ривьере, снимая часы и кредитки с пьяных богачей в клубах. Я решила отметить успех и заказала бокал шампанского. После трех глотков комната начала кружиться.

К счастью, Анника была трезвой и вытащила меня оттуда, доставив в отель, где я проспала почти целые сутки.

— Да, я знаю, каково это — быть опоенной.

Хана гримасничает, оглядываясь.

— Где, черт возьми, мы?

Делаю глубокий вдох, осматриваясь внимательнее. Комната среднего размера, может быть, двадцать на двадцать футов. Но без окон и почти без света она кажется удушающей. Стены грубо отесаны, холодные и влажные на ощупь. В дальнем конце комнаты висят цепи, вмурованные в камень, как из кошмара. Воздух пахнет затхлостью, сыростью.

Стариной.

— Похоже на подвал или бункер, — говорю я, голос звучит пусто. — Или, может, бомбоубежище.

— Или тюрьму, — бормочет Хана, ее глаза скользят по комнате. Она все еще бледная, и я вижу страх в ее глазах, хотя она пытается его скрыть. Я тоже чувствую его, ползущий по коже, сжимающий грудь.

И тут я слышу это — низкий, болезненный стон из дальнего темного угла.

Я инстинктивно тянусь к Хане, притягивая ее ближе. Тень в углу шевелится, двигается, и мое дыхание застревает в горле.

— Кто, черт возьми, там? — шиплю я.

Долгий, мучительный момент тишины.

Затем голос — хриплый и надломленный — доносится из угла.

— Фрея?

Я моргаю, ошеломленная.

— Фрея? Это ты?

Фигура в углу снова шевелится, и наконец тусклый свет от висящей лампочки падает на нее достаточно, чтобы я увидела лицо. Я ахаю, вскакиваю на ноги, мой разум кружится от неверия.

Это, блядь, Кир.

— О боже! — Я бросаюсь к нему, опускаясь на колени рядом.

Господи.

Он выглядит ужасно — бледный, в синяках, слабый, совсем не похож на своего обычного мощного, смертоносного себя. Я опускаю взгляд на его тело, глаза расширяются, когда вижу его порванную рубашку и кровь, сочащуюся с боку.

— Фрея… — Хана тут же рядом со мной, снимает свой кардиган и аккуратно подкладывает его под голову Киру.

— Что, черт возьми, случилось?! — вырывается у меня. — Как ты вообще здесь оказался?!

Кир стонет, пытаясь сесть, но затем морщится, хватаясь за бок, где кровь просочилась наружу.

— Последнее, что я помню… — Его голос напряжен. — Мой внедорожник попал в аварию. Исаак… — Он стискивает челюсть. — Исаака подстрелили. Потом они схватили меня, и все начало темнеть.

Я смотрю на него, ужас накрывает меня.

— Кто схватил тебя?

Он морщится, дыхание тяжелое.

— Крви и Новца, — хрипит он. — Кровь и Деньги. Сербский наемный отряд. По крайней мере, я думаю, это были они. Почти уверен, что узнал татуировку отряда на некоторых из них. — Его глаза темнеют. — И они, возможно, единственные ублюдки, достаточно безумные, чтобы взяться за работу, связанную с похищением меня. — Он гримасничает, глядя на меня. — Они жесткие. Кто бы их ни нанял, у него серьезные связи и глубокие карманы.

Мой разум крутится, пытаясь все это осмыслить. Как, черт возьми, это происходит? Кому понадобилось похищать Кира, Хану и меня? Грудь сжимается, когда я снова смотрю на Кира, сердце стучит в ушах.

— Ты ранен, — шепчу я ему, рука дрожит, когда я касаюсь кровавого пятна на его рубашке. — Тебе нужна медицинская помощь.

Кир слабо качает головой, его выражение стоическое.

— Я выживу.

Я смотрю на него и Хану, тяжесть нашей ситуации оседает на мне. Мы заперты в каком-то подвале или бункере, без понятия, кто нас схватил и