Я хмурюсь, снова глядя на Кира.

— Подожди. Ты был в Нью-Йорке?

Он кивает, затем его лоб морщится, когда он понимает, к чему я клоню.

— Черт, — рычит он, глядя на Хану и меня. — А вы были в Киото.

Хана кивает, приглядываясь к его ране.

— Твое ранение серьезное, — бормочет она. — Но кровь перестала течь свободно. Значит, тебя ранили некоторое время назад.

Я смотрю на нее.

— Достаточно времени, чтобы кто-то доставил его к нам, или нас к нему…

— …Или всех нас куда-то еще, — мрачно заканчивает Хана.

Она права. Когда меня опоили тогда во Франции, я была без сознания целые сутки. Мы можем быть где угодно на этой чертовой планете прямо сейчас. Но я подавляю ужасное чувство, которое вызывает эта мысль.

— Ладно, — говорю я, голос дрожит, но звучит решительно. — Мы разберемся с этим. Мы выберемся отсюда.

Но как только слова срываются с моих губ, треск громкоговорителя заполняет комнату, и я вздрагиваю, сердце бешено колотится в груди.

— Мы сыграем в игру.

Голос заставляет мою кровь стынуть. Он жестокий, злобный, с густым скандинавским акцентом. Он эхом разносится по маленькому пространству, отражаясь от каменных стен, как в кошмаре.

Хана резко поворачивается, ее рука хватает мое запястье с силой.

— Но внутри игры есть еще одна игра, — продолжает голос, его тон почти насмешливый. — Фрея, я вижу твою большую заботу о Кире. Ты заботишься о нем, не так ли?

Мой страх превращается в ярость.

— Ему нужна помощь! — кричу я в темноту. — Он ранен! Ты не можешь просто…

— Я могу делать все, что захочу, — голос отвечает пренебрежительно. — Теперь я контролирую ситуацию. Не ты. Сейчас с ним все в порядке.

Я стискиваю челюсть, вглядываясь в темноту.

— Нас будут искать! — кричу я вызывающе. — Они придут за нами! И когда они придут, ты, черт возьми, труп.

Голос замолкает на мгновение, затем раздается темный, зловещий смех.

— О, я знаю, Фрея Линдквист.

Я замираю, ощущая тошнотворный холод, разрывающий меня изнутри.

— Что, черт возьми, он сказал? — хрипит Кир позади нас, его голос слабый.

— Я знаю, что кое-кто придет за тобой, — усмехается голос. — Я на это и рассчитываю. Более того, даже знаю, кто это будет.

Дрожь пробегает по спине.

— Мужчина, который любит тебя, Фрея.

Эти слова вызывают дрожь во мне, и хотя все в этот момент — чистой воды ужас, я не могу остановить искру, которая вспыхивает в груди.

Мужчина, который любит меня.

Мал.

Больно думать о нем после всего, что произошло. Но когда я слышу эти слова, это накрывает меня сразу, и я понимаю, почему это было так больно. Почему это сломало меня, когда я увидела предательство на экране его ноутбука.

Потому что я тоже люблю его.

Я делаю глубокий вдох, стараясь сохранять спокойствие.

— Если ты думаешь, что Мал придет и будет участвовать в твоих чертовых играх, ты заблуждаешься, — яростно бросаю я в ответ, хотя мои руки дрожат.

Голос вздыхает в ответ, звуча почти скучающе.

— О, он сыграет. Но прежде чем это произойдет, Фрея, у тебя есть шанс помочь ему.

— Что, черт возьми, это значит? — резко спрашивает Хана, хотя я слышу страх под ее гневом.

Голос снова усмехается, тот же холодный, насмешливый звук.

— Когда Мал…

— Когда он придет, ему придется сделать выбор: спасти женщину, которую он любит, или свою семью.

Эти слова бьют, как удар в живот, выбивая воздух из легких. Хана и я одновременно смотрим друг на друга, ужас разрывает мою спину, когда наши взгляды встречаются.

Голос продолжает, безжалостный.

— Малу придется выбирать между спасением тебя, Фрея, или Ханы.

Хана хватает меня за руку, ее лицо бледное.

— Ты больной ублюдок, — шиплю я в темноту. — Ты думаешь, люди, которые заботятся о нас, позволят тебе это сделать? Ты думаешь, я позволю?

Голос меняет тон, становясь мрачнее.

— Как я сказал, ты можешь помочь ему, Фрея. Есть способ, которым и ты, и Хана можете быть освобождены.

Я вглядываюсь в тени комнаты, грудь тяжело поднимается.

— Какой? — резко спрашиваю я.

Следующие слова голоса падают, как валуны, тяжелые и сокрушительные.

— Убив своего отца.

Комната замирает.

Я застываю, мой разум пустеет.

— Убей своего отца, — повторяет голос, — и ты и Хана будете свободны.

Воздух кажется густым, удушающим. Сердце стучит так громко в ушах, что заглушает все остальное.

— Мой отец мертв, тупой идиот, — рычу я. — Он умер много лет назад.

Голос смеется, жестокий и насмешливый.

— О, боюсь, это не так, Фрея. Он очень даже жив.

— Фрея…

Я поворачиваюсь к Киру, когда слышу его голос. Его тон все еще слабый и хрупкий, но он больше не смотрит на меня с болью.

Он смотрит на меня с выражением… неверия на лице.

Смятения.

Вины.

— Эта фамилия, — тихо говорит он. — Что… Что он только что назвал тебя?

Я качаю головой.

— Кир, тебе нужно отдохнуть…

— Ну? — Голос насмехается.

Я стискиваю зубы, снова отворачиваясь от Кира.

— Я только что сказала тебе! — реву я. — Мой отец, черт возьми, мертв!

— Это просто неправда, Фрея — пока что.

— Я не играю в твои чертовы игры, тупой…

— На самом деле, он сидит прямо рядом с тобой.

Сотни разных эмоций проносятся в моей голове. Гнев на ситуацию и ложь. Юмор от абсурдности.

Печаль от того, что это неправда.

Но пока буря эмоций проносится через меня, остается какое-то оцепенение.

Маленький коготь, цепляющийся, пока буря не пройдет.

Тишина в комнате оглушает.

Я быстро поворачиваюсь, чтобы посмотреть на Кира.

Его глаза встречаются с моими, наполненные чем-то, чего я никогда раньше не видела. Не отрицанием. Не смехом над глупостью утверждения.

Просто пустое, ошеломленное осознание.

О боже…

43

МАЛ

Изнеможение давит на меня, как железные цепи, пока я пробиваюсь через стерильные коридоры больницы Маунт Синай. Мой разум расколот на тысячу осколков, пытаясь ухватиться за здравомыслие перед лицом тысячи вопросов, обрушивающихся на мой мозг.

Я здесь, в Маунт Синай, потому что, находясь в Лондоне, был ближе к Нью-Йорку, чем кто-либо из нашей организации в Киото. Нет ничего, чего я хотел бы больше, чем помогать Кензо, Таку и небольшой армии людей Мори-кай, которые разрывают город на части в поисках любых зацепок, куда этот психопат мог забрать Хану и Фрею. Но, учитывая, что я уверен, что нападение на Кира — тоже дело рук Йонаса, я здесь, потому что Исаак, вопреки всему, выжил после этого нападения.

Этот