— Просто интересно, — он сделал ещё шаг, и теперь я могла разглядеть усталость в его глазах, новые морщинки у висков. — Дети... они иногда такое выдают... Вчера она...

Он замолчал, и тишина в палате стала напряжённой.

— Что «вчера»? — я прошептала, уже чувствуя, что вопрос будет неприятным.

— Я зашёл к ней в палату, — признался он, и его взгляд стал пристальным, изучающим. — Проведать. И она назвала меня папой.

Воздух перестал поступать в лёгкие. В ушах зазвенело. Ловушка, которую я сама себе расставила все эти годы, захлопнулась.

— Она... она перепутала, — я выдавила, отводя глаза в сторону. — У неё... шок. Ты её спас, вынес из огня. Она...

Я собрала всю свою волю в кулак, чтобы произнести самую чудовищную ложь в своей жизни.

— У неё папа погиб. Геройски. И я... я всегда говорила ей, что её папа — герой. Вот она и решила, что раз ты спас её... что ты... — голос мой прервался.

Я рискнула взглянуть на него. Его лицо было каменным и каким-то потухшим. Он смотрел на меня, и мне почудилось, что он видит меня насквозь — всю мою ложь, весь мой страх, всю мою боль.

ЗАчем я показывала Алёне его фотографию? Мне просто так хотелось её приободрить, что я достала единственное фото Артёма и показала дочке. Я не думала, что судьба сведёт нас вместе ещё и так скоро. Да и не думала, что Алёна запомнит его внешность, и сможет узнать во взрослом мужчине того молодого парня со смеющимися глазами.

— Ясно, — наконец произнёс он тихо. Слово повисло в воздухе, холодное и тяжёлое. — Герой. Погиб. Сочувствую.

Слово «сочувствую» повисло в воздухе, холодное и безжизненное, как надгробная плита. Оно хоронило под собой всё: наше прошлое, его боль, мою ложь. И на мгновение мне показалось, что это сработало. Что он поверил. Что кошмар закончился.

Но потом он усмехнулся. Коротко, беззвучно, скорее гримаса боли, чем улыбка. Он опустил голову, и в его позе читалось такое разочарование, такая усталая горечь, что мне тут же захотелось рассказать правду.

— А я уже подумал... — его голос был тихим, приглушённым, будто он говорил сам с собой. — Глупость, да? По времени почти сходится. Уже представил себе... всё.

Каждое его слово вонзалось в меня острее любого ножа. Он хотел, чтобы она была его. Он уже успел представить себе эту реальность, пока я отчаянно цеплялась за свою бессовестную и наглую выдумку.

Я покачала головой, заставляя себя быть твёрдой, холодной, непробиваемой. Последний бастион, который нельзя было сдать.

— Нет, — сказала я. — Она не твоя. Это мой ребёнок. И только мой.

Он медленно поднял на меня глаза. И в них не было ни гнева, ни ненависти. Был лишь бездонный, измученный вопрос. Он смотрел на меня так пристально, словно пытался прочитать правду не в моих словах, а в самой глубине моей души, сквозь все слои лжи и страха. Этот взгляд был невыносим. Он видел слишком много.

Мне захотелось закрыться, убежать, спрятаться. Но я могла лишь лежать, пригвождённая к больничной койке его пронзительным, всепонимающим молчанием.

Казалось, прошла вечность, прежде чем он снова заговорил. И когда он это сделал, в его голосе не было ни капли упрёка. Лишь какая-то странная нежность.

— Хорошая девочка, — произнёс он тихо, и слова его прозвучали как благословение, как прощание. — Очень... светлая.

— Думаю, у тебя не хуже, — выдохнула я.

Он замер, и на его лице промелькнула тень непонимания.

— У меня? — переспросил он. — У меня нет детей. И семьи тоже.

Я смотрела на него и не понимала. Как это нет семьи? А как же та? Другая? Которая была лучше меня.

— Ладно, я пошёл. Тут тебе фруктов немного принёс и сладкое.

Он поставил на тумбочку рядом с кроватью пакет.

— Давай, выздоравливай. Если нужна будет помощь, обращайся.

— Пока, — ответила я и кивнула.

Артём вышел. Оставив после себя и боль, и смятение в душе, и понимание того, что я до сих пор его любила. А ещё много вопросов, на которые я не надеялась получить ответы.

Глава 9

Я вышел из палаты и отошёл на пару шагов. Упёрся спиной в холодную кафельную стену коридора, стараясь заглушить хаос в голове ровным, механическим дыханием. В груди будто осколок застрял — острая, глухая боль, которую не вытащишь пальцами.

Вроде бы всё логично. Всё объяснимо. Девочка в стрессе, мать рассказывала о погибшем герое-отце. Я — пожарный, спас её. Она перепутала. Но почему тогда каждая её запинка, каждый испуганный взгляд, будто шлагбаум перед правдой, лишь сильнее загоняли меня в уверенность: она лжёт.

Я уже поверил. Поверил так сильно, что мысль о том, что Алёна не моя, причиняла почти физическую боль.

Мария Фёдоровна со своей ядовитой неприязнью, её торопливое «мы сами справимся», когда я спросил, куда они переедут... Словно стена, которую воздвигли вокруг девочки. А я-то хотел помочь. Знал ведь по работе — после пожара начинается адская волокита с документами, жильём, компенсациями. Одна женщина с ребёнком в этой мясорубке... Чёрт.

В кармане грубо и настойчиво заворчал телефон. Архип. Словно сканером прочуял моё состояние.

— Але, — бросил я в трубку, сглатывая ком в горле.

— Волков, ты где завис? — его голос, привыкший рубить сплеча, не терпел соплей. — По «котельным» вопрос есть. Срочный.

«Котельные» — наш с ним проект. После армии решили, что с меня хватит команд и указов, пора своё дело крутить. Занялись установкой современных систем отопления и водоснабжения — дело нужное, а с нашим опытом должно было выстрелить. Но пока буксовало на старте.

— В больнице, — буркнул я, не в силах соврать.

— Что у тебя опять случилось? — мгновенно насторожился Архип. Зная друга, я представил как он уже мысленно перебирает варианты ЧП. Великий стратег, мать его.

— Нет. Навестил кое-кого. Через сорок минут буду.

— Жду. Только давай не рискуй. Если не можешь, так и скажи.

— Сказал же, скоро буду, — отозвался я и скинул звонок.

Час спустя я уже сидел в его кабинете, который больше походил на штаб: голые стены, карта города, стол с мощным ноутбуком. Пахло свежей краской и металлом. Архип, с его богатырскими плечами и цепким взглядом разведчика, с порога ткнул пальцем в мою повязку.

— Это что за новое украшение? В подворотне подрался?

— Хуже, — отмахнулся я, опускаясь в кресло. — По работе.

— Не похоже на рабочую царапину. Варишь кашу из топора один? Говори давай,