Я не могу сдержать улыбку, вспоминая их серьезные, очень торжественные и очень напряженные физиономии.

Как несмело принимал из рук деда малышку здоровенный широкоплечий молчун, как подрагивали в волнении его губы, как судорожно сжимались пальцы, словно хрупкое, самое драгоценное держали. И страшно даже чуть-чуть себя не проконтролировать. Сжать сильнее. Или слабее.

Как ревниво и жадно смотрел на малышку улыбчивый хитрюга. И никакой улыбки в его глазах не было в этот момент. Только волнение. И слезы. Слезы, которых он сам не чувствовал, не понимал, что они по щекам текут…

Как он вздрогнул, когда девочка закряхтела, решив, что хватит уже терпеть и надо показывать, что она — тоже живая. И у нее — потребности.

Прабабушка торопливо приняла из рук взмокшего от напряжения светловолосого парня внучку, покачала, чисто на опыте, на инстинктах вспоминая, как это надо делать правильно.

— Положите ее на грудь мамочке, — сказала я, — пусть попробует найти сосок. А всех присутствующих, — тут я перевела взгляд на самого адекватного из мужчин, надавила взглядом и тоном, — прошу выйти. Еще ничего не завершено.

— Это как? — искренне изумился светловолосый, растерянно глянул на Василису, — еще?

— Молодой человек, когда появится интернет, погуглите, пожалуйста, процедуру родов. Полную, — вздохнула я, — а пока что — на выход.

Никто не двинулся.

Парни, словно привязанные, стояли и смотрели только на Василису, поудобней укладывающую дочь на животе и пытающуюся всунуть между сомкнутых губок сосок.

Я снова посмотрела на Громовержца, поймала его изучающий взгляд на себе, вскинула бровь.

И он все понял верно.

— На выход, — жестко скомандовал парням и, не став дожидаться, пока они отомрут в достаточной мере, просто схватил их обоих за шкирки и вытащил из комнаты. Ловко очень.

Я, в очередной раз удивившись тому, с каким опытом он это проделал, дождалась, пока за мужчинами закроется дверь, и принялась за работу.

Потому что это только кажется, что рождением ребенка все завершается. На самом деле еще море процедур, о которых не снимают в сериалах про счастливых мамочек и сразу же розовощеких и пухлых младенцев.

Вышла из комнаты я лишь через полчаса, оставив прабабушку бдеть рядом с внучкой и правнучкой и приказав звать меня, если что-то будет беспокоить.

По моему опыту, сейчас их ничего особо беспокоить не должно, лежать мамочке и младенцу вместе надо еще какое-то время, я подробно объяснила процедуру.

А потом надо отдыхать.

Всем.

Василиса отлично потрудилась, правильно тужилась, и я не зафиксировала ни одного разрыва. Молодая здоровая женщина, эластичные ткани, все должно восстанавливаться хорошо.

А через пару дней, когда метель утихнет, можно и в больницу. В любом случае, туда надо.

Это я тоже объяснила, но кратко.

Пока что лишняя информация им не нужна.

А вот хозяину дома — вполне пригодится.

Да и разговор, конечно, серьезный назрел.

Потому что я ничего не забыла и забывать не планировала.

Сразу за дверью меня встретили сторожившие у порога парни. И спокойно и задумчиво сидящий в своем кресле Громовержец Виталик. Он вертел в лапе бокал с темной жидкостью и, судя по всему, лечил нервы.

Парням бы тоже не помешало, но тут только опыт поможет.

— Доктор… — несмело шагнули они ко мне сразу с двух сторон. Боже, высоченные какие! Василиса примерно моего роста, рядом с ними совсем малышкой, наверно, смотрится. Я посмотрела на того, кто говорил, очень симпатичного яркого блондина с цветными тату на всех открытых участках тела, — можно, мы…

— Одним глазком… — прохрипел широкоплечий массивный брюнет, с очень темными, взволнованными глазами, — мы не помешаем… Чуть-чуть…

Я глянула на одного, потом на второго…

— Хорошо, — кивнула я, — только мамочке не докучать. Она должна отдохнуть. Сейчас очень важный период.

— Да-да… — торопливо замотали головами оба и, словно хитрые опытные котяры, шмыгнули мне за спину.

А я осталась стоять, как-то сразу почувствовав себя неловко под тяжелым внимательным взглядом Зевса Виталика.

И вот сейчас мне одновременно хочется принять его приглашение, то есть, сесть и выдохнуть, потому что напряженные это часы были.

И получить компенсацию, в первую очередь моральную, за то, что со мной сделали его люди.

Вот только имеет ли смысл ругаться прямо тут, у дверей Василисы?

— Я бы хотела прийти в себя, посидеть в тишине, — коротко говорю я, решив не отвечать на откровенную попытку в панибратство.

— Пойдем, — кивает Виталик, поднимаясь с кресла.

Он топает вперед, я следом, невольно опять окидывая взглядом широченные плечи, едва помещающиеся в дверной проем и общую громоздкость фигуры. Даже, наверно, не Зевс… А кто-то из местных богов. Один? Перун?

Слишком уж… Слишком.

Мы проходим в просторную гостиную, с огромными окнами, сейчас плотно закрытыми внешними ставнями. Наверно, в целях безопасности, чтоб метель не расколотила.

Из-за этого помещение, несмотря на метраж, кажется камерным. Да и света тут немного, пара торшеров по углам, да брутальные светильники под потолком.

— Садись, — предлагает Виталий, указывая на глубокое, удобное на вид кресло, — сейчас принесут пожрать.

— Не стоит, — холодно отказываюсь я, — просто воды будет достаточно.

Прохожу, сажусь…

Бо-о-оже… Моя спина… А я, оказывается, в самом деле устала очень.

Сколько сейчас времени? Я же фиксировала точное время рождения ребенка?

Зафиксировала и из головы вынесло напрочь…

Ночь глубокая.

А я весь день же на ногах.

Боже… У меня там больница не закрыта! Вряд ли, конечно, кому-то придет в голову… Но мало ли…

— Чего? — хмуро спрашивает Виталий, как раз выходивший и вернувшийся со стаканом воды, как я и просила.

— Мне надо обратно, — говорю я, привставая, — у меня там открыто все. Ваши… подчиненные…

— Сядь обратно, — морщится Виталий, и, видя, что я не подчиняюсь, делает ко мне шаг и аккуратно подталкивает обратно в кресло.

Верней, ему кажется, что аккуратно, а падаю я на задницу очень даже стремительно.

С тихим вскриком изумления.

И смотрю на этого мамонта из глубин кресла с гневом и удивлением.

— Прости… — бормочет Виталий, осознав, что переборщил с применением силы, затем протягивает мне стакан, — пей.

— Выпустите меня! — шиплю я, приходя в себя, — с ума сошли! Это уже ни в какие ворота…

Я снова пытаюсь подняться, и Зевс Виталик мягко присаживается перед креслом на корточки, полностью перекрывая мне путь к бегству.

Его движение, слитное, массивное, выглядит настолько… окончательным, что становится понятно: я никуда не уйду, пока он не захочет.

Осознав это, подтягиваю к себе колени, решив, в случае чего, бить пятками по бородатой наглой морде. Не