Все мое тело вспыхивает огнем.

– Спасибо.

– Пожалуйста, и, кстати, ты тоже хорошо выглядишь.

Генри наблюдает за мной, пока я наконец не нахожу вторую туфлю, и протягивает руку, чтобы помочь мне подняться с пола.

– Обе туфли у меня. Я готова. Мне позволено узнать, куда мы идем?

– Нет, – улыбаясь, отвечает он. – Это сюрприз.

Мы окружили мою рождественскую елку самодельной стеной из картона, чтобы Джой не пыталась забраться на нее, и оставили включенным рождественский альбом Destiny’s Child, чтобы ей не было одиноко. Я ничуть не сомневаюсь, что если бы позволила, то Генри взял бы ее с собой в кошачьей переноске, куда бы мы ни пошли.

Пока стоим в пробке, мы сохраняем комфортное молчание, заполняемое звуками радио. Он кладет руку на внутреннюю сторону моего бедра, и я пытаюсь сохранять спокойствие.

Генри выключает радио и поворачивается на сиденье, чтобы посмотреть на меня, пока мы медленно крадемся по шоссе.

– Тебе удалось что-нибудь написать сегодня?

– Наверное, около тысячи слов, прежде чем я начала собираться. Я очень устала в книжном магазине.

– И что же твои воображаемые друзья делали на протяжении этих тысячи слов? – спрашивает он, переводя взгляд с дороги на меня. – Она уже встречается с его другом?

– Нет, события книги переходят из настоящего в прошлое, и читатель узнает ключевые моменты в их истории. Сейчас я пишу о прошлом, когда она переживает, что он нравится ей больше, чем она могла бы понравиться ему, потому что он не готов к серьезным отношениям. Она боится, что ей причинят боль, и не открывается полностью, что его раздражает. Она хочет, чтобы он доказал, что заслуживает ее откровенности, а он хочет, чтобы она просто поверила, что он может быть тем человеком, который ей нужен, потому что между ними уже есть что-то особенное, ради чего стоит пойти на риск.

– А он может? Измениться ради нее?

– Нет.

Он продолжает переводить взгляд с меня на дорогу, и я замечаю, как он хмурится.

– Почему нет?

– Ты просишь меня раскрыть тебе сюжет? – Он кивает. – Пока не знаю. Я придумываю его в процессе написания. В основном потому, что сомневаюсь, должен ли человек меняться, чтобы полюбить другого человека. В какой момент ты в итоге снова становишься тем, кем был? И если ради любви тебе пришлось стать кем-то другим, настоящая ли она вообще?

– Не согласен, – возражает он. – Я считаю, благодаря правильному человеку ты становишься таким, как и должен быть. Я не согласен с тем, что ты становишься другим. Это наводит на мысль, что люди не могут измениться по каким-то другим, не романтичным причинам.

– Что заставляет тебя так думать?

– Я видел, как мои друзья менялись к лучшему, потому что влюблялись в правильного человека. Если бы люди влюблялись только тогда, когда другой человек становился для них идеальной парой, сложных отношений не существовало бы. Люди не могут контролировать, когда им влюбляться. Ты хотела любить Уилла, но не смогла.

Я прислушиваюсь к тому, что он говорит, и это так сильно отличается от нашего первого свидания, когда мы обсуждали мою идею.

– А как же твои слова о том, что ты не ставишь романтическую любовь выше других видов любви?

– А что случилось с идеей, что сложное – это захватывающе? – Он игриво сжимает мою ногу. – Ей действительно необходимо выходить замуж за другого?

– Я еще об этом не написала, но да. Таков план.

– Я буду продолжать спрашивать. – Он цокает языком. – Я по-прежнему верю в своего воображаемого мужчину. Он найдет выход из положения и завоюет ее.

Движение на дороге оживляется, и мы возвращаемся к нашему привычному комфортному молчанию. Когда Генри сворачивает на знакомый съезд, я понимаю, куда мы направляемся, и тут же радуюсь, что нашла свою вторую туфлю на плоской подошве. Я всегда хотела посетить художественную галерею «Берд и Болтон», но мне не с кем было пойти.

Генри вылезает из машины, сразу же шагает к моей стороне и открывает дверцу. Затем протягивает руку.

– Ну ты прямо настоящий джентльмен, – поддразниваю я.

– Это из-за костюма. – Он переплетает свои пальцы с моими, как делал это раньше. – Приходится соответствовать.

Когда мы подходим к входу, он достает два билета и сканирует их.

– Я всегда хотела здесь побывать, – признаюсь я. – Спасибо, что пригласил меня.

– Я уже давно хотел это сделать. Просто надеялся, что смогу показать тебе что-то особенное.

Мы проходимся по первому этажу; он обнимает меня за талию, чтобы осторожно увести в сторону и не дать столкнуться с человеком, который направляется к нам, разглядывая брошюру. Генри проводит пальцем по моему предплечью.

– У тебя мурашки. Тебе холодно?

– Немного прохладно из-за кондиционера, – откровенно лгу я. Лгать, может, и нехорошо, но признаться, что в его присутствии мое тело реагирует странным, неконтролируемым образом, тоже некрасиво. – Сама виновата, что надела это платье.

– Платье замечательное, и ты в нем потрясающе выглядишь, – говорит он, снимая пиджак. Не успеваю я возразить, как он накидывает его мне на плечи. – Не хочу, чтобы ты мерзла.

– Спасибо, – шепчу я.

– Почему ты шепчешь?

– Не знаю.

Генри бросает на меня какой-то странный взгляд и снова берет за руку.

– Должно быть за этим углом.

Мы проходим мимо таблички с надписью о выставке работ местных начинающих художников, которая продлится весь декабрь. Он останавливается перед большой картиной.

Она настолько детально прорисована, что могла бы быть фотографией. Родители сидят за столиком на улице; за ними виднеется светло-голубое море и маленькие белые здания. У женщины на картине очень светлая кожа и темно-русые волосы, доходящие до ключиц. Ее бело-голубая рубашка с воротником расстегнута. То, как художник изобразил ее смеющейся, завораживает.

Даже будучи человеком, не разбирающимся в искусстве, я могу сказать, сколько времени и заботы было вложено в это произведение.

Под названием картины находится прямоугольная табличка гораздо меньшего размера с черными буквами на белом фоне.

«Влюбленные», Генри Тернер

– Это ты нарисовал? – Я стараюсь не показывать, насколько шокирована, потому что, похоже, очень часто оказываюсь с открытым ртом перед этим человеком. – Генри, она восхитительна. Это твои родители?

Он кивает.

– Я рад, что тебе понравилось. Ладно, можем идти дальше, – говорит он, кладя руку мне на талию.

– Подожди! – шепчу я, разворачиваясь к нему. – Генри, ты показываешь мне свое искусство?

– Почему ты говоришь это так,