Крик вырывается из моего горла, когда его тело мчится сквозь огонь. В последнюю секунду он кувыркается, туша пламя, которое перекинулось на его брюки.

— Что за черт, Каллахан?

Это отвлекает меня на мгновение, но дым заполняет мои легкие, и я кашляю, прикрывая рот локтем. Кэл подбегает ко мне, и мы проходим в офис. Окно находится на высоте около двух метров от пола и имеет форму квадрата размером примерно полметра на тридцать сантиметров. Я с трезвостью осознаю, что рада, что Кэл последовал за мной. Не уверена, что смогла бы успеть сдвинуть стол вовремя.

Кэл даже не спрашивает — он принимает стойку, скрестив руки, чтобы я могла опереться на них. Я подпрыгиваю на ногах всего на мгновение, и Кэл, должно быть, чувствует мое колебание.

— Эй, — говорит он, не сходя с места. — Ты справишься. Я видел, как ты стреляешь. Ты выберешься отсюда, обойдешь здание, устранишь все, что нас блокирует, и освободишь нас. Проще простого.

Я киваю, давление ситуации угрожает задушить меня, но я не позволяю этому случиться. Вместо этого я успокаиваю себя, блокируя свои эмоции, как я делала все то время, что провела в шкафу отца. Я часами слушала его совещания — это был единственный способ, которым он мне позволял участвовать. Поскольку я родилась девочкой, я никогда не могла стать солдатом, но отец все равно хотел, чтобы я училась. Поэтому он запирал меня в шкафу своего кабинета на восемь-двенадцать часов в день, и я слушала его совещания, чтобы научиться бизнесу. Я узнала слишком много для восьмилетнего ребенка, но это также вызвало у меня тошнотворную клаустрофобию.

Кэл подстраивается, дым сгущается в воздухе, когда я наконец ставлю ногу в его захват.

— Раз, два, три…

На «три» он поднимает меня вверх, и мои руки хватаются за подоконник. Пластиковый замок жестко сопротивляется моим пальцам, но Кэл не ослабляет хватку, пока я с ним вожусь. Когда замок наконец открывается, я распахиваю окно и вдыхаю первый глоток свежего воздуха за кто знает сколько времени. Но я не могу наслаждаться этим долго. Кэл поднимает меня вверх, и я карабкаюсь, подоконник царапает мой живот, когда я пролезаю. Гладкая обшивка под моими ладонями не дает мне возможности контролировать спуск, и я падаю на грязную землю.

Встав, я морщусь от боли. Моя лодыжка болит, но я игнорирую ее протест, беру пистолет Кэла и обхожу здание, оставаясь в тени стен. Кроме ревущего пламени, ночь тихая, и я боюсь, что не услышу никого, если он не будет прямо передо мной.

Я продолжаю идти, при каждом шаге осматривая территорию перед собой. Кровь стучит в ушах, зрение сужается, тени деревьев кажутся движущимися в периферийном зрении.

— Тебе просто мерещится. Сосредоточься.

Кажется, что обойти угол здания занимает слишком много времени, и когда я дохожу до передней части, я бросаюсь бежать.

Гравий вибрирует под моими ногами, и я скольжу до двери. Ручки обвязаны толстой веревкой. Бегло толкнув ее, я прячу пистолет за пояс и напрягаюсь, чтобы развязать узел, но он завязан так крепко, что не поддается.

— Блять.

Кожа на моих руках трескается при каждом рывке, при каждом натяжении веревки. Дым вырывается из щелей между стенами, и надежда улетучивается из моей груди, когда перед глазами мелькает воспоминание о молодом Кэле.

Мое сердце готово вырваться из груди от того, как быстро оно бьется. Каллахан сидит на водительском сиденье, положив руку мне на бедро, и я не могу сдержать трепет, который пронизывает меня.

— Итак, — говорит он, сжимая мое бедро, — ты готова к этому уик-энду?

Он уже несколько недель просил меня поехать в этот чертов домик на озере, и я наконец согласилась. Он прав: наши семьи не узнают, и мы сможем быть самими собой. Без посторонних глаз, может быть, мы наконец сможем сделать последний шаг. Я знаю, что Каллахан спал с одной девушкой — он рассказал мне об этом, когда мы только начали тайно встречаться. Но он будет моим первым, и я не думаю, что у меня хватит смелости сделать это в его доме или в моем. К тому же, я хочу, чтобы первый раз был особенным. Я кусаю губу, нервы бурлят в груди.

— Зайчик?

Я морщу нос.

— Я же просила тебя не называть меня так.

Каллахан смеется, и это звучит, как звон золота. Я очарована улыбкой, которая озаряет его лицо, и светом, сияющим в его глазах.

— Зачем мне это делать, Зайчик, если это так очевидно подходит тебе?

Из моей груди вырывается насмешливый смешок, но щеки заливает жар. Каллахан Кин видит сквозь мою маску, видит сквозь едкий сарказм, которым я пользуюсь, чтобы держать людей на расстоянии.

— Ты так не думаешь? — Он поглаживает мой нос. — Даже когда ты ускользаешь от меня, танцуя на грани моих ловушек? Или когда ты выглядишь невероятно мило, когда твои волосы взъерошены, а нос сморщен?

В моем животе собирается новое знакомое тепло, и кровь приливает к щекам. Я открываю рот, чтобы ответить, но машина замедляется. На обочине дороги автомобиль врезался в широкий платан. Толстая ветка упала на крышу, разделив машину почти пополам. Мы довольно далеко от цивилизации, и если бы мы не ехали сегодня вечером к дому на озере, кто знает, был бы здесь кто-нибудь еще? Я опускаю окно, вдыхая свежий ночной воздух. Я дрожу.

Из-под капота поднимаются клубы пара, и дрожащий голос кричит с водительского сиденья:

— Помогите! Мы застряли! — Она звучит испуганно.

Кэл съезжает на обочину и ставит машину на тормоз. Он действует быстро, открывает бардачок, достает нож и подмигивает мне.

— Что я могу сказать? Если бизнес Кин провалится, я должен стать скаутом.

Он выскальзывает из машины, как только я открываю дверь, и я спешу за ним, чтобы помочь ему вырезать водителя из сиденья. На заднем сиденье сидят две испуганные девочки-подростки, поэтому я сначала подхожу к ним. Старшая из них хнычет, явно пытаясь оставаться сильной ради своей мамы и младшей сестры. Кровь стекает с ее виска, окрашивая ее каштановые волосы в темно-красный цвет.

— Все в порядке. Мы вас отсюда вытащим.

Воспоминание рассеивается, и я бросаюсь к машине и распахиваю пассажирскую дверь. В бардачке