— Ну а теперь? — хитро спрашиваю я. И встаю на цыпочки, чтобы следующую фразу прошептать Куперу на ухо: — Я потекла от тебя с момента начала игры.

Он стонет.

— Черт возьми.

Но прежде, чем я успеваю уговорить его отвести меня в машину, в туалет или хотя бы в подсобку, дядя хлопает его по плечу.

— Я хочу, чтобы ты кое с кем встретился, — говорит он. — С деловыми партнерами. Прости, Пенни.

— Все в порядке, — отвечаю я. Себастьяну сложно с дядей Блейком, но кому-то надо поддерживать Купера, и я знаю, как для него важны эти отношения. Пусть это и немного странно, что он дает дяде столько денег — тысячи долларов из своего трастового фонда, — но это его решение, и я его поддержу. — Я потанцую с Мией.

Мия обнимает меня, как только видит. На ней тоже хоккейная кофта — Микки, но она отказывается вдаваться в подробности — и черные узкие джинсы, в которых ее задница выглядит просто фантастически. Я так ей и говорю, перекрикивая шум бара, и Мия усмехается, хватает меня за руки и кружит. К­то-то ставит новую песню в музыкальном автомате, так что Джонни Кэш меняется на The Heavy. Я допиваю пиво, ставлю бокал на столик и танцую. Я знаю, что ужасно двигаюсь, но мне плевать, ведь мы с Мией синхронизировались и не можем перестать смеяться. Я не знаю слов, но все равно пытаюсь подпевать. Мия чмокает меня в щеку и мы сталкиваемся бедрами.

У меня покалывает тыльную сторону шеи. К­то-то наблюдает. Я слегка отодвигаюсь вбок и поворачиваюсь, ожидая увидеть Купера, но натыкаюсь на взгляд му­жика за ближайшим столиком. Ему где-то за тридцать, в костюме, у локтя стоит пустой пивной бокал. Телефон тоже на столике, прислонен к салфетнице, и я бы подумала, что он с кем-то переписывается, но что-то в его взгляде заставляет мои ладони покрыться холодным потом.

Он наблюдает и записывает, чтобы посмотреть потом.

— Мия, — тут же говорю я. — Мия, прекрати.

Я указываю на мужика, тот поднимает руку и машет. Выражение лица Мии из радостного за полсекунды становится пылающим яростью. Я даже не успеваю ничего заметить, кроме внезапной тошноты, а она уже подскакивает к мужику, хватает телефон и швыряет его в музыкальный автомат. Музыка не замолкает, но почти все в баре замирают. Купер пробивается через толпу, Себастьян сразу за ним.

— Сука сраная! — орет мужик, поднимаясь на ноги. Он сантиметров на тридцать выше Мии, но она только скрещивает руки на груди. — Ты за это заплатишь, мать твою.

— Хлебало завали, хрен с мизинец, — говорит Мия. — Мы тебя видели.

Купер берет меня за локоть и смотрит на меня и на Мию разом.

— Что случилось?

Я сглатываю волну отвращения, которое давно уже испытываю:

— Он вытащил телефон, и кажется, он…

Купер уже шагает в его направлении.

— Что, у тебя настолько жалкий пикап, мать твою? Женщины на тебя два раза не смотрят, так что тебе надо их записывать, скользкий ушлепок?

Он подходит прямо к мужику и задвигает Мию за спину. Та пытается броситься вперед, но Купер ловит ее за талию и швыряет в руки Себастьяну. И Купер, и тот мужик одного роста, но Купер тяжелее килограммов на тринадцать. В его глазах горит опасный огонек, ко­гда он прижимает мужика к стене.

Но этот дебил хватает свой бокал и бьет им по виску Купера прежде, чем тот успевает замахнуться.

Бокал просто взрывается, и я кричу. У Купера на вис­ке кровавая каша, темная кровь течет по лицу, как краска. Он сжимает кулак и выдает мужику по лицу, а потом начинает бить в живот.

Себастьян отпускает Мию (она все это время пыталась вырваться из его рук, как дикая кошка) и командует: «Твою мать, Мия, стой тут!» — а потом бросается в драку, бок о бок с Купером.

Мужик все еще сопротивляется, пинается и бьет куда только может достать. Кулак прилетает Себастьяну в шею. Тот пятится, хватая ртом воздух, и ярость Купера выходит на новый уровень: он хватает мужика поперек пояса и тащит сквозь толпу. Эван и Ремми помогают вышвырнуть его на тротуар. К­то-то наконец-то выключает музыку, и это хорошо, потому что у меня звенит в ушах, и мы все слышим громкий вопль Ку­пера:

— Если хочешь сохранить свои гляделки, мразь, вали отсюда на хер!

Я проталкиваюсь мимо всех, пока не вижу его. У него дикие темные глаза, он дрожит. Кровь на лице затекает в глаза, капает на бороду, на ворот футболки. Я давлю истерическое хихиканье, хватаю тряпку с барной стойки и прижимаю к его виску.

Может, какая-то другая девушка разозлилась бы, но я не чувствую ничего, кроме удовлетворения и восхищения. Он дрался за меня. Он, сука, дрался за меня.

— Детка. Детка…

Купер притягивает меня к себе, зарывается лицом в волосы. Он пачкает их кровью, но мне насрать.

— С тобой все в порядке? — спрашивает он.

Я отстраняюсь и, сглотнув, киваю:

— Да. Спасибо.

Купер смеется.

— «Спасибо»?

— Никто и никогда так за меня не заступался. — Я прижимаюсь губами к его губам, несмотря на при­вкус меди на языке. — Никто никогда не дрался из-за меня.

— Ну, раз я не могу избить твоего бывшего, то хотя бы так.

Подходит мрачный Блейк и говорит:

— Давай-ка в неотложку. Тебе надо швы наложить. А я тут все улажу.

61

Купер

Пытаться писать реферат с похмелья и так сложно, но у меня еще и швы, так что я едва могу сосредоточиться на экране ноута. И все же работу надо сдать завтра, и, несмотря на близящиеся игры в плей-офф, мне надо следить за оценками. Я снова смотрю на «Дейзи Миллер», пытаясь вспомнить, какой смысл я пытался вложить в ночные блуждания по римским развалинам, когда звенит дверной звонок.

Иззи наверху, с Мандаринкой, делает свою домашку, и Себастьян тоже в своей комнате, насколько я знаю. Да, мы поддержали друг друга в драке в баре, но между нами все еще сохранился холодок. Он не поблагодарил дядю Блейка за то, что тот убедил весь «Рэдс» забыть про драку: фактически он заставил бар навсегда закрыть двери для мужика, который пытался снять Пенни и Мию на видео. И сегодня мы общались, только когда он снова пытался убедить меня не переводить деньги на счет дяди Блейка. Я уже это сделал, но не собираюсь ему говорить. Ну уж нет, раз он реагирует так, будто дядя Блейк попросил отдать ему почку.

Что я и сделал бы, будь она ему нужна. Особенно после вчерашнего. Он даже позвонил тренеру и объяснил всю ситуацию, пока Пенни ездила со мной в неотложку. Я еще не говорил с тренером, потому что, как бы ни было оправданно то, что я защищал Пенни, я сейчас держу свой характер в узде, а драка в баре свела все на нет. Раз уж это не связано с хоккеем и драку начал не я, думаю, мне ничего не грозит. Но я все же потерял контроль, и пипец как не вовремя.

В дверь звонят еще раз. Я поднимаюсь со своего рабочего места на полу в гостиной — книги и ноутбук разложены перед телевизором — и открываю дверь. Надеяться на то, что это Пенни, слишком смело. Она бы написала, если бы ехала сюда, и в любом случае сейчас она явно дома с отцом.

Это мой отец.

Я сглатываю и делаю шаг назад. Энергия, исходящая от него, ощущается как бомба — искрящаяся, дымящаяся, на грани срыва. Он входит, не говоря ни слова. Я засовываю руки в карманы, когда он проходит мимо. Он останавливается прямо посреди гостиной, озираясь самую долгую минуту, пока наконец не встречается со мной взглядом. Костюм, дорогое полупальто и часы, сверкающие на запястье, выглядят неуместными в нашем колледжском домике. Зачем он здесь? Когда я написал ему, что мы получили титул лучшей команды, он ответил эмодзи «палец вверх» и напоминанием не расслабляться и быть быстрее в прессинге.

Может, это давление срабатывает с Джеймсом, но, стыдно