Я замолкаю, потому что слёзы подступают к горлу.

— В того, кто что? — спрашивает он тихо.

— В того, кто плакал, когда родился наш сын, — шепчу я. — И думал, что я не видела.

Руслан смотрит на меня, и в его глазах что-то меняется. Словно он только сейчас понимает что-то очень важное.

— Злата... — начинает он, но я перебиваю:

— Но потом ты стал прятать от меня этого настоящего Руслана. — Я отпускаю его руки, откидываюсь на спинку стула. — Ты надел маску успешного бизнесмена и больше её не снимал. Даже дома.

— Я думал, что так правильно...

— Правильно для кого? — Я вытираю слёзы тыльной стороной ладони. — Мне не нужен был идеальный муж, Руслан. Мне нужен был ты. Настоящий.

Мы сидим в тишине, и я слышу, как тикают часы на стене. За окном начинает светлеть по-настоящему, серое небо постепенно светлеет.

— А теперь что? — спрашиваю я, наконец. — Что мы делаем с этим пониманием?

Руслан медленно встаёт, подходит ко мне. Опускается на колени рядом с моим стулом, и я вижу его лицо совсем близко. Без масок, без игры. Просто мой муж, которого я когда-то любила больше жизни.

— А теперь я прошу у тебя ещё один шанс, — говорит он, и голос у него хриплый от эмоций. — Не для Руслана Громова, владельца "ГрандСтроя". А для того идиота, который до сих пор плачет, когда смотрит, как спит наш сын.

Я смотрю на него и чувствую, как внутри меня что-то оттаивает. Что-то, что я считала мёртвым и похороненным.

— Один шанс, — повторяю я. — А что, если мы опять всё испортим?

— Тогда хотя бы будем знать, что пытались по-честному, — отвечает он. — Без масок, без игр, без попыток быть идеальными.

Я закрываю глаза, пытаясь привести мысли в порядок. Господи, как же страшно — довериться человеку, который однажды уже разбил тебе сердце.

— У меня есть условия, — говорю я, открывая глаза.

— Любые.

— Никаких решений за меня. О чём бы ни шла речь — мы обсуждаем вместе.

— Согласен.

— Никакой лжи. Даже если правда болезненная.

— Согласен.

— И если ты хоть раз, хоть на секунду почувствуешь, что хочешь сбежать — говори мне об этом сразу. Не жди, пока я сама всё пойму.

Руслан кивает:

— И ещё одно условие?

Я морщу лоб:

— Какое ещё условие?

— Ты должна дать мне знать, если почувствуешь, что я опять надеваю маску, — говорит он серьёзно. — Останавливай меня. Бей по рукам, кричи, делай что угодно. Только не давай мне снова превратиться в того холодного типа.

Я почти улыбаюсь:

— Это я умею.

— Знаю. Поэтому и прошу.

Мы смотрим друг на друга, и я понимаю, что мы стоим на краю. Можно сделать шаг назад — и остаться в безопасном, но пустом одиночестве. А можно шагнуть вперёд — и либо упасть, либо научиться летать.

— Хорошо, — говорю я тихо. — Попробуем.

Руслан закрывает глаза, и я вижу, как напряжение уходит с его лица.

— Спасибо, — шепчет он.

— Не благодари, ещё рано. — Я встаю, отхожу от него на шаг. — Это будет нелегко.

— Знаю.

— Мы будем ссориться.

— Наверняка.

— И я не обещаю, что смогу простить всё сразу.

— А я не прошу прощения сразу. — Он тоже встаёт, смотрит мне в глаза. — Я готов заслужить его.

Я киваю, не доверяя собственному голосу. За окном выглянуло солнце, и я слышу, как сверху доносятся звуки шагов Савелия.

— Мне нужно приготовить обед, — говорю я. — Сына нужно покормить, да и нас тоже.

— Конечно. — Руслан делает шаг назад, давая мне пространство. — А я... я потом поеду домой. К себе. На съёмную квартиру.

— Да. Пока что так будет лучше.

Я иду к двери, но на пороге оборачиваюсь:

— Руслан?

— Да?

— Когда мы начнём? Этот наш... эксперимент?

Он улыбается, и в этой улыбке столько надежды, что у меня щемит сердце:

— А мы уже начали, разве нет?

Я выхожу из кухни, но не ухожу далеко. Остаюсь в коридоре, прислонившись спиной к стене. Сердце колотится так, словно я пробежала марафон. Господи, что я наделала? Только что согласилась дать шанс человеку, который четыре месяца назад разнёс мою жизнь в пух и прах.

Слышу, как Руслан двигается на кухне — моет чашки, ставит их в сушилку.

Сверху доносится топот — Савелий спускается по лестнице. Через минуту он появляется в коридоре, растрёпанный и с динозаврами.

— Мам, а кто это в кухне? — спрашивает он, зевая.

— Папа, — отвечаю я тихо.

Глаза у сына округляются:

— А он теперь от нас не уедет?

— Мы разговаривали, — говорю я осторожно. — О... о нашей семье.

— И что? — в голосе Савелия звучит осторожная надежда, которая разрывает мне сердце.

— И мы решили попробовать ещё раз.

Сын молчит несколько секунд, переваривая информацию. Потом тихо спрашивает:

— Попробовать быть семьёй?

— Да.

Он кидается ко мне, обхватывает руками за талию так крепко, что у меня перехватывает дыхание.

— Мам, это правда? — шепчет он мне в живот. — Вы больше не будете ругаться?

Я глажу его по взъерошенным волосам:

— Не знаю, сынок. Может, и будем. Но мы постараемся решать проблемы по-другому.

— Как?

— Разговаривать. Объяснять друг другу, что не нравится, вместо того чтобы кричать.

Савелий поднимает на меня глаза:

— А папа будет жить дома?

Вопрос, которого я боялась. Потому что сама не знаю ответа.

— Пока нет, — говорю я честно. — Мы будем жить отдельно, но встречаться. Узнавать друг друга заново.

— Как будто вы знакомитесь?

Из уст младенца... Точно, именно так.

— Именно так.

Из кухни выходит Руслан. Видит нас с Савелием, и лицо у него становится мягким.

— Выспался, — Спрашивает Руслан сына.

— Да, пап. — Савелий не отпускает меня, но поворачивается к отцу. — Мама сказала, что вы решили попробовать ещё раз быть семьёй.

— Да. — Руслан присаживается на корточки, оказываясь на одном уровне с сыном. — Как ты к этому относишься?

— Хорошо! — выпаливает Савелий. — Только... только не ругайтесь больше так, как раньше. Мне было страшно.

Я чувствую, как Руслан смотрит на меня поверх головы сына. В его взгляде вина и боль.

— Обещаем, — говорит он тихо. — Если будем ругаться, то не при тебе. И не так... разрушительно.

— А можно я иногда буду ночевать у тебя на новой квартире? — спрашивает Савелий. — Как в гостях.

Руслан улыбается:

— Конечно можно. Даже нужно. Ты же мой сын.

После обеда Савелий поднимается к себе в комнату, оставляя нас наедине. Мы сидим в гостиной, и атмосфера между нами всё ещё напряжённая, но уже не враждебная. Скорее... осторожная. Как будто мы ходим по тонкому льду.

— Итак, — Руслан откашливается, поправляет манжеты рубашки. — Все условия принимаются. С чего начинаем?

Я смотрю на него, на этого мужчину, который ещё утром был моим врагом, а теперь просит о шансе. Господи, как всё быстро меняется.

— С твоего возвращения домой и поиска семейного психолога, — отвечаю я твёрдо.

— Домой? — он поднимает брови. — То есть...

— То есть если мы действительно хотим восстановить семью, то должны жить как семья. В одном доме. — Я делаю паузу. — Но пока в разных комнатах.

Руслан кивает:

— Понятно. А психолог...

В этот момент его телефон начинает звонить. Мелодия резкая, настойчивая. Руслан смотрит на экран и морщится.

— Милослава, — говорит он мне. — Можно я отвечу? Она не отстанет, если не возьму трубку.

— Конечно.

Руслан проводит пальцем по экрану:

— Алло, Милослава.

Даже с того места, где сижу я, слышен голос его сестры — громкий, раздражённый:

— Руслан, какого чёрта ты творишь?

— О чём ты? — он встаёт, отходит к окну.

— О том, что ты опять мучаешь эту женщину! — голос Милославы звучит так, словно она готова приехать и надавать брату по шее. — Савелий звонил мне только что, рассказывал, что вы с мамой "попробуете ещё раз"!

Я вздрагиваю. Сын позвонил тёте? Когда он успел?