— Хочу, чтобы папа опять читал мне на ночь, — продолжает Савелий, и голос чуть дрожит. — Как раньше. «Гарри Поттера» или что-нибудь про космос.

Руслан сглатывает. Я помню, как он читал сыну каждый вечер, делая разные голоса для персонажей. Когда это кончилось?

— Хочу, чтобы мы опять ездили на дачу к бабушке с дедушкой все вместе, — продолжает сын, и голос становится всё тише. — Чтобы папа учил меня чинить велосипед. Чтобы мама рисовала мне смешные картинки. Чтобы мы жарили шашлыки и играли в футбол.

Слёзы подступают к горлу. Каждое его слово — как удар. Он помнит всё лучшее из нашей семейной жизни и хочет этого обратно.

— Чтобы мы были нормальной семьёй, — заканчивает он. — Как у других. Чтобы я не боялся приглашать друзей домой, потому что вы можете поругаться.

Руслан сжимает кулаки, пытаясь сдержать эмоции. По его щеке катится одинокая слеза.

— А ещё, — добавляет Савелий совсем тихо, — хочу, чтобы вы снова любили друг друга. Как в тех фильмах, которые мы смотрели вместе. Чтобы вы обнимались и целовались, и чтобы я знал — мои родители счастливы.

Это уже слишком. Я не могу сдержать слёз. Встаю из-за стола и отворачиваюсь к окну, чтобы сын не видел, как я плачу.

— Мама? — голос Савелия полон беспокойства.

— Всё хорошо, солнце, — говорю я сквозь слёзы. — Просто мама очень тебя любит.

— Мы постараемся, — говорит Руслан, и голос предательски дрожит. — Мы очень постараемся дать тебе всё это.

— Постараемся, — эхом повторяю я, поворачиваясь к ним.

Савелий смотрит на нас ещё несколько секунд — на плачущую маму и растроганного папу. Затем медленно кивает:

— Хорошо. Я буду ждать.

В этих словах — и надежда, и предупреждение. Ребёнок даёт нам шанс, но если мы его не используем, он, вряд ли, даст нам второй. И мы это прекрасно понимаем.

Глава 32: Я готова попробовать снова

Полдень пробивается сквозь кухонные занавески тусклыми серыми лучами. За окном холодный декабрьский свет заливает двор, а капли от вчерашнего дождя ещё блестят на ветках, как забытые слёзы. Всё вокруг застыло в ожидании зимы — и мы тоже.

После разговора с Савелием мы сидим за кухонным столом, где час назад я почти согласилась дать нашему браку последний шанс. Почти.

Руслан допивает уже остывший кофе, его пальцы барабанят по кружке нервным ритмом. Я смотрю на эти руки — когда-то они знали каждый сантиметр моего тела, а теперь кажутся чужими. Господи, как же всё изменилось.

— Злата, — его голос тихий, осторожный, словно он боится спугнуть меня одним неверным словом. — О чём ты думаешь?

— О том, что мы идиоты, — выдыхаю я, откидываясь на спинку стула. — Сидим тут, как два дурака, и пытаемся склеить разбитую вдребезги чашку.

— А может, не склеить, а купить новую? — в его глазах мелькает что-то похожее на надежду. — Начать с чистого листа?

Я смеюсь, но звук получается скрипучий, надломленный:

— Руслан, у нас есть сын. У нас есть двенадцать лет общей истории. Тут не получится просто взять и стереть всё, как мел с доски.

— Я и не предлагаю стирать. — Он наклоняется ко мне через стол, и я чувствую знакомый запах его дыхания. — Я предлагаю... переосмыслить. Взять то, что было хорошего, и построить на этом что-то новое.

Господи, как же он изменился. Где тот самоуверенный мужик, который четыре месяца назад заявил мне о разводе прямо перед гостями? Этот Руслан смотрит на меня с такой болью в глазах, что у меня перехватывает дыхание.

— А что было хорошего, Руслан? — спрашиваю я, и голос мой дрожит. — Давай честно. Что из наших двенадцати лет ты готов взять в новую жизнь?

Он молчит долго, слишком долго. Я уже готова встать и уйти — ну вот, опять тишина, опять он не может найти слов. Но потом он говорит:

— Помнишь, как мы выбирали обои для детской, когда ты была беременна Савелием?

Я киваю. Конечно, помню. Мы целый день мотались по магазинам, спорили из-за каждого рисунка.

— Ты хотела в полоску, а я настаивал на звёздочках. — Руслан улыбается, и на лице у него появляются те морщинки возле глаз, которые я когда-то так любила. — И мы в итоге купили обои с кораблями, потому что продавщица сказала, что они универсальные.

— И что с того? — буркаю я, хотя в груди уже что-то теплеет.

— А то, что мы тогда были командой. — Его голос становится серьёзным. — Мы спорили, да. Но мы искали решение вместе. А потом...

— Потом ты стал принимать все решения сам, — заканчиваю я за него. — Даже о том, что наш брак окончен.

Он вздрагивает, словно я дала ему пощёчину.

— Да, — говорит он тихо. — И это была моя самая большая ошибка.

Я резко встаю из-за стола, стул скрипит по полу. Мне нужно двигаться, а то задохнусь от этой давящей атмосферы признаний и надежд.

— Знаешь, что самое смешное? — говорю я, подходя к окну. — Я до сих пор злюсь на тебя не за то, что ты хотел развестись. А за то, как ты это сделал.

— Злата...

— Нет, дай мне договорить! — разворачиваюсь я к нему лицом, и все накопившиеся за месяцы эмоции прорываются наружу. — Ты решил за нас двоих! Ты даже не дал мне шанса понять, что происходит, что не так, что можно исправить!

— Я думал, что так будет лучше...

— Для кого лучше?! — говорю я. — Для тебя? Да, наверное, так проще — рубануть с плеча и свалить всю ответственность на меня!

Руслан встаёт тоже, его лицо становится жёстким:

— Я не сваливал на тебя ответственность!

— Не сваливал? — смеюсь я истерично. — "Ты мне больше не нужна", "Я хочу другую женщину" — это что, по-твоему? Это честный разговор двух взрослых людей?

— Я пытался быть честным!

— Честным?! — мой голос чуть не срывается, но я вспоминаю, что мы пообещали Савелию. — Честно было бы сказать: "Злата, у нас проблемы, давай их обсудим". Честно было бы дать мне шанс что-то изменить!

Мы стоим друг напротив друга в этой проклятой кухне, и между нами висит тишина, тяжёлая, как грозовое облако. Я задыхаюсь от собственных слов, от боли, которую так долго пыталась заглушить.

— Ты права, — говорит он, наконец, сломанным голосом. — Я был трус. Мне было легче разрушить всё одним ударом, чем... чем признаться, что я просто не знаю, как быть мужем.

Что? Я моргаю, не понимая. Это что за новый поворот?

— Не знаешь, как быть мужем? — переспрашиваю я. — Руслан, мы прожили вместе двенадцать лет!

— Да, прожили. — Он садится обратно, опускает голову в ладони. — И все эти годы я играл роль. Успешного мужчины, заботливого отца, надёжного мужа. А внутри...

Он замолкает, и я вижу, как дрожат его плечи.

— А внутри что? — спрашиваю я тише.

— А внутри я до сих пор тот испуганный мальчишка, который боится подвести единственного человека, которого любит.

Я опускаюсь на стул напротив него. Мне кажется, что пол уходит из-под ног. Этого Руслана я не знаю. Этот Руслан не кричит, не требует, не приказывает. Этот Руслан... уязвим.

— Подвести? — шепчу я. — Каким образом?

Он поднимает голову, смотрит на меня глазами, полными такой боли, что у меня перехватывает дыхание.

— Не оправдать твоих ожиданий. Не быть тем мужчиной, которого ты заслуживаешь. — Его голос дрожит. — Ты такая... яркая, талантливая, живая. А я всего лишь строитель, который умеет только работать и зарабатывать деньги.

— Руслан, ты идиот, — говорю я, и сама не знаю, плачу я или смеюсь. — Полный идиот.

— Спасибо, очень утешительно.

— Да нет же! — Я тянусь к нему через стол, накрываю его руки своими. — Ты идиот, потому что не понимаешь самого главного.

— Чего?

— Я влюбилась не в твои деньги и не в твою "успешность". — Слова вырываются из меня, как будто прорвало плотину. — Я влюбилась в того мужчину, который час возился со сломанным краном в моей студии, потому что не мог вынести, что у меня что-то не работает. В того, кто читал Савелию сказки, делая разные голоса для всех персонажей. В того, кто...