— Вы злитесь на мужа? — спрашивает он в какой-то момент, глядя мне прямо в глаза.

Простой вопрос, но такой сложный ответ.

— Да, — говорю после паузы. — Я зла на него за предательство, за ложь, за манипуляции с детьми. Но эта злость не определяет все мои действия. Я не позволяю ей затмить главное — благополучие Ники и Даниила.

Он кивает, что-то записывает.

— Многие на вашем месте хотели бы отомстить, — замечает он.

— Я хочу справедливости, а не мести, — отвечаю. — Хочу вернуть своих детей, доказать свою состоятельность как матери и врача. Месть... месть только продлит боль и усугубит травму для Ники и Даниила.

К концу обследования чувствую себя выжатой, как лимон. Никогда не думала, что быть под микроскопом психиатра так утомительно. Но странное дело — я ощущаю и облегчение. Словно высказав все свои страхи, сомнения, боль, я немного освободилась от их тяжести.

— Елена Викторовна, — доктор Светлов снимает очки, потирает переносицу, — я подготовлю официальное заключение в течение двух дней. Но уже сейчас могу сказать — никаких признаков психического расстройства у вас нет. Более того, учитывая обстоятельства, ваша психологическая устойчивость вызывает уважение.

Слезы наворачиваются на глаза, но я сдерживаю их. Не время для эмоциональных проявлений.

— Спасибо, — говорю просто. — Это очень важно для меня.

— Понимаю, — он кивает. — И еще одно. Независимо от заключения, я бы рекомендовал вам поработать с психологом. Не потому что с вами что-то не так, а потому что любой человек в вашей ситуации нуждается в профессиональной поддержке. Развод, борьба за детей, клевета — все это тяжелейшие стрессовые факторы.

— Я подумаю об этом, — киваю. — Когда все немного уляжется.

Офис Сергея Леонидовича кипит энергией. Три его помощника перебирают документы, составляют какие-то списки, звонят по телефонам. Боевой штаб, не меньше.

— А, Елена Викторовна! — Сергей Леонидович выходит из своего кабинета, энергичный, уверенный. — Проходите, у нас отличные новости.

В кабинете нас ждет ещё один человек — женщина средних лет с внимательными глазами и блокнотом в руках.

— Знакомьтесь, — говорит Сергей Леонидович, — Марина Викторовна Соловьёва, социальный работник из службы опеки. Она будет курировать ваше дело.

Пожимаю руку женщине, стараясь скрыть волнение. От решения органов опеки зависит слишком многое.

— Я ознакомилась с предварительными материалами дела, — говорит Марина Викторовна. — И, признаться, обеспокоена тем, как было проведено первое судебное заседание. Без полного изучения обстановки, без беседы с детьми, без учёта многих важных факторов.

— Именно на это мы и будем указывать в нашем иске, — кивает Сергей Леонидович. — Требуем признать незаконным решение о временном проживании детей с отцом, опираясь на подложные документы о психическом состоянии матери.

— А что с моими свиданиями с детьми? — спрашиваю, и голос предательски дрожит. — Когда я смогу их увидеть?

— Мы подали ходатайство о немедленном установлении графика встреч, — отвечает Сергей Леонидович. — И судья Ковалевская удовлетворила его сегодня утром. Начиная с завтрашнего дня вы имеете право видеться с детьми три раза в неделю по два часа, под наблюдением представителя службы опеки.

Сердце пропускает удар, потом начинает биться быстрее. Завтра. Я увижу их завтра.

— Но есть нюанс, — добавляет Марина Викторовна. — Встречи будут проходить на нейтральной территории, в специальном помещении центра семейной помощи. Это стандартная процедура в подобных случаях.

— Конечно, — киваю, хотя внутри все сжимается. Встречаться с собственными детьми в казённом помещении, под наблюдением чужих людей... Но это лучше, чем ничего. Гораздо лучше.

— И ещё одна хорошая новость, — продолжает Сергей Леонидович. — Запись, которую сделала ваша дочь, мы официально приобщили к делу. Суд назначил экспертизу для подтверждения подлинности голосов и отсутствия монтажа.

— А что с тем мифическим психиатром? — спрашиваю. — Его нашли?

— Нет, потому что его не существует, — удовлетворённо отвечает Сергей Леонидович. — Мы запросили официальную информацию в Министерстве здравоохранения. Психиатра Державина К.А. с указанными в документе регалиями никогда не было в нашем городе. Более того, в клинике, которую он якобы представляет, утверждают, что такой специалист у них никогда не работал.

Чувствую, как внутри разгорается маленький огонёк надежды. Первые доказательства лжи Павла уже собраны, уже работают на меня.

— Что это значит для нашего дела? — спрашиваю.

— Это значит, что мы имеем основания для заявления о подлоге документов, — объясняет Сергей Леонидович. — А это уже уголовная статья. Но пока мы не будем давить в эту сторону. Сосредоточимся на гражданском аспекте — возвращении детей. Уголовное дело — крайняя мера, если Павел не согласится на компромисс.

Марина Викторовна внимательно наблюдает за моей реакцией.

— Елена Викторовна, — говорит она, — завтрашняя встреча с детьми будет непростой. После недели отдельного проживания, в новой для них ситуации... Они могут вести себя не так, как вы ожидаете.

— Что вы имеете в виду? — напрягаюсь я.

— Возможно, они будут отстранёнными. Или повторять фразы, явно внушённые отцом. Или даже проявлять агрессию, обвинять вас. Это защитная реакция детской психики на травмирующую ситуацию.

Слова бьют под дых, но где-то глубоко внутри я уже знаю это. Уже готовилась к такой возможности.

— Я понимаю, — киваю. — И не буду давить на них. Не буду пытаться выспрашивать, что происходит в доме, или настраивать против отца.

— Это правильный подход, — одобрительно кивает она. — Суд и органы опеки оценивают не только юридические аспекты, но и способность родителей ставить интересы детей выше своих обид и амбиций.

Центр семейной помощи оказывается современным, светлым зданием. Но, несмотря на уютный интерьер и дружелюбный персонал, атмосфера здесь гнетущая. Это место, где разбитые семьи пытаются собрать осколки своих отношений, где родители встречаются с детьми под присмотром чужих людей.

Сижу в комнате для встреч — просторном помещении с диванами, столом для игр, книжными полками и игрушками. Руки дрожат, сердце колотится так, что, кажется, слышно на другом конце здания. Сейчас увижу их. Впервые за семь долгих дней.

Дверь открывается, и первым вбегает Даниил. Он останавливается на пороге, словно не уверен, можно ли ему броситься ко мне. Его глаза