– Она... она не испугалась? – спросила я, чувствуя, как предательски дрожит подбородок.

– Кто? Дочка? – медсестра померила мне температуру. – Нет, вроде бы ничего. Немного напугана, конечно, но дети, они крепкие. Выздоравливает быстрее нас, взрослых.

Она что-то записала в график, потом посмотрела на меня внимательнее.

– А вам повезло, – сказала она тише. – Вас пожарный вынес без сознания. Говорят, он вас прямо из самого пекла вытащил. Герой.

В груди что-то ёкнуло. Пожарный... Спаситель... Почему-то в голову полезли глупые, отрывчатые воспоминания. Артём... Он тоже хотел стать пожарным... когда-то давно...

Я смахнула навязчивую мысль. Какая разница, кто меня спас. Главное, что Алёна жива.

– Скажите... – снова зашептала я. – Я могу позвонить? Маме? Узнать про дочку?

Медсестра покачала головой с сожалением.

– Телефоны у нас пока нельзя. Вам бы отдыхать, а не волноваться. Всё узнаете, как окрепнете. Держитесь, – она улыбнулась мне ещё раз и вышла из палаты.

Дверь закрылась, и я снова осталась одна со своими страхами. Я закрыла глаза, и перед ними встал образ Алёны – её смех, её доверчивые глаза, её объятия перед сном.

«Мама, а папа когда-нибудь придёт?» – снова и снова звучал в голове её голосок.

И снова – щемящее чувство вины перед ней.

Память, коварная и безжалостная, потянула меня в прошлое, туда, где не было ни дыма, ни боли, ни этого щемящего страха за ребёнка. Туда, где был он.

Мы встретились на городском празднике. Он стоял чуть в стороне от компании своих друзей, высокий, молчаливый, с таким серьёзным взглядом, что мне сразу стало интересно о чём он думает.

Он первым начал разговор. Говорили обо всём на свете, и я, как дурочка, уже к концу вечера понимала – это он. Тот самый.

Помню наш первый раз. У него в дома. Неловко и стремительно. Он потом обнял меня и сказал, разглядывая потолок:

– Вот закончу учёбу, устроюсь, и поженимся. Хорошо?

Вместо ответа прижалась к его плечу и закрыла глаза от счастья. Я верила каждому его слову. Для меня его слово было законом, истиной в последней инстанции. Если Артём сказал – значит, так и будет.

А потом он пришёл и сказал, что уходит служить. По контракту.

– Денег там хороших платят, Ник. Быстро скопим на свою квартиру. Не надо будет по съёмным мыкаться.

Я смотрела на него и не понимала. Зачем? Почему? Мы и так могли всё... медленно, но верно. Мне не нужны были его деньги. Мне нужен был он. Рядом. Каждую ночь. Каждое утро.

Но я была глупой, наивной девочкой, которая боялась показаться назойливой, непонимающей, которая боялась, что он подумает, что я не верю в него. Я проглотила слёзы и кивнула.

– Конечно. я буду ждать.

Я провожала его на вокзале, стараясь не реветь. Он обещал звонить, писать. Первое время так и было.

Редкие, быстрые звонки из части, короткие смски: «Со мной всё хорошо, я тебя люблю».

Я жила этими весточками, засыпала с телефоном в руке, вставала с мыслью о нём. А потом звонки стали реже. Смски – короче. А потом и вовсе прекратились.

Я уже ходила с его ребёнком под сердцем, ещё не зная об этом. Тошнило по утрам, кружилась голова, а я списывала всё на стресс и тоску. А потом тест показал две полоски.

Я сидела на полу в ванной и плакала от страха и счастья.

Первой мыслью было – рассказать Артёму.

Но как? Он не звонит. Не пишет. Я стучалась в его соцсети – он не заходил. Я звонила на его старый номер – он был отключён.

И тогда я пошла к его матери. Может, у него новые контакты? Может, что-то случилось?

Её лицо, когда она открыла дверь, я запомню навсегда. Холодное, отстранённое, без единой морщинки участия.

– Вероника? Ты чего тут? – спросила она, даже не приглашая войти.

– Ирина Витальевна, я не могу найти Артёма. Он не выходит на связь. У меня... у меня важные новости, – я пыталась улыбаться, но губы не слушались.

Она посмотрела на меня свысока, и в её глазах было что-то вроде жалости, но такое ядовитое, такое унизительное.

– А, новости... – протянула она. – Ну, знаешь, детка, он тебе вряд ли обрадуется. У него там, на службе, всё серьёзно сложилось. Девушка у него там… из хорошей семьи. Так что не надо ему мешать. Иди своей дорогой, забудь.

Она захлопнула дверь прямо перед моим носом. Я стояла перед воротами, обняв себя за живот, и не могла понять, дышать мне или нет.

Девушка. Всё серьёзно. Не надо мешать.

Всё, во что я верила, рухнуло в один миг. Все его слова о любви, о свадьбе, о будущем оказались пылью. Я была для него просто глупой девочкой.

А теперь у него была «серьёзная» жизнь.

Идти к нему, звонить в часть, что-то выяснять, что-то требовать? Унижаться? Нет. Если он разлюбил – значит, и не любил вовсе. Значит, я не та, кто ему нужен. Выпрашивать любви я не умела и не хотела.

Я приняла решение. Рожать. Растить. Забыть. Я не сказала ему ни слова о ребёнке. Это было моей крохотной, горькой местью. Ты променял нас на свою «серьёзную» жизнь? Ну и живи. А мы проживём без тебя.

И словно в насмешку надо мной дверь палаты открылась и вошёл Артём. Только теперь он был больше, шире, мощнее и старше.

– Привет, Вероника! – поздоровался он. – Меня к тебе ненадолго пустили. Как ты?

Глава 8. Вероника

Артём сделал шаг вперёд.

– Как ты? – его голос был низким, заботливым, каким я его помнила. – Что врачи говорят? Дышать не тяжело?

Я лишь молча покачала головой, не в силах вымолвить ни слова. Каждый его вздох, каждый жест был до боли знакомым и в то же время – чужим. Он принадлежал другому времени, другой жизни.

– Я... даже представить не мог, что вчера... в том доме... окажешься ты, – он произнёс это с таким усилием, словно слова обжигали ему губы.

И тут озарение, яркое и болезненное, ударило меня. Вспышка пламени. Сильные руки, выносящие меня из ада. Запах дыма и его дыхательный аппарат.

– Так это... это ты меня...спас, – я прошептала, и мир закружился вокруг.

– Да, – он кивнул, и в его глазах читалось что-то сложное, недосказанное. – И Алёну тоже.

Имя дочери, произнесённое его голосом, заставило моё сердце бешено заколотиться. Он видел её. Говорил с ней. О Господи.

– Она... – я сглотнула ком в горле. – Как она? Ты видел её после пожара?

– Она держалась молодцом, – в его голосе прозвучала тёплая нота, от которой стало одновременно сладко и больно. – Сильная девочка. В... в маму.

Он замолчал, будто собираясь с мыслями.

«Скорее в папу,» – пронеслось в голове. Я точно знала, что никогда не была такой сильной. Алёнка же была терпеливой, взрослой не по годам. И сколько бы я ни пыталась оградить её от мира, и любить за двоих, ей этого всегда было мало. Она любила отца, которого не знала никогда. И иногда мне казалось, что любила даже больше, чем меня.

– Вероника... она... – он запнулся и продолжил. – ...где твой муж?

Лёд страха сковал мою грудь. Зачем он спросил про мужа?

– Зачем тебе? – резко спросила я, забыв и про боль в горле, и про дыхание. – Какая тебе разница?

– Просто интересно, – он сделал ещё шаг, и теперь я могла разглядеть усталость в его глазах, новые морщинки у висков. – Дети... они иногда такое выдают... Вчера она...

Он замолчал, и тишина в палате стала напряжённой.

– Что «вчера»? – я прошептала, уже чувствуя, что вопрос будет неприятным.

– Я зашёл к ней в палату, – признался он, и его взгляд стал пристальным, изучающим. – Проведать. И она назвала меня папой.

Воздух перестал поступать в лёгкие. В ушах зазвенело. Ловушка, которую я сама себе расставила все эти годы, захлопнулась.

– Она... она перепутала, – я выдавила, отводя глаза в сторону. – У неё... шок. Ты её спас, вынес из огня. Она...

Я собрала всю свою волю в кулак, чтобы произнести самую чудовищную ложь в своей жизни.

– У неё папа погиб. Геройски. И я... я всегда говорила ей, что её папа – герой. Вот она и решила, что раз ты спас её... что ты... – голос мой прервался.