Папа потирает тыльную сторону шеи, слегка качая головой.

— Каллахана.

Блин.

— Купера Каллахана? Серьезно?

Купер — самый талантливый игрок в мужской хоккейной команде МакКи, и если источники Мии не ошибаются, то на вчерашнем выставочном матче против У-Конна он подрался. Судя по ярким моментам, ко­торых я не смогла избежать, он практически летает по льду, бросаясь перед шайбой, чтобы защитить во­рота, выкладываясь на полную каждый матч. Он уже почти готов вступить в НХЛ, но папа говорит, что Купер не вошел в драфт, когда мог вписаться, а это значит, что на время всей своей карьеры в универе он останется в МакКи.

Еще это значит, что ему нельзя драться. В универе все делается не так, как в НХЛ, и ему бы стоило об этом знать. Просто смешно от мысли, что такой грубиян будет пытаться учить детей кататься на коньках.

— Ему нужно обуздать свое раздражение, — говорит папа. — Не знаю, что с ним не так, но он позволяет себе отвлекаться. Я думал, прошлый сезон остался позади, но теперь… Может, если он проведет время с детьми и вспомнит, почему изначально влюбился в эту игру, он снова сможет сосредоточиться.

— Ты же его знаешь. Он заносчивый игрок, папа.

Он только поднимает бровь.

— Он поможет тебе, Пен. Завтра придет на каток, так что будь гостеприимна.

Когда отец что-то решает, его почти невозможно переубедить, так что я только вздыхаю.

— Ладно. Но если ничего не получится, виновата буду не я.

— Не ты, — соглашается он. — Виноват будет он. Он знает: или так — или я усажу его на скамью в следующий раз, когда он сорвется.

Мое сердце слегка екает. Самую капельку. Говорите о хоккеистах что хотите — и поверьте, я могу сказать много, — но вся их жизнь вращается вокруг игры. Купер может отлично оттягиваться и не на льду, если верить байкам, но отстранение будет для него чудовищным ударом.

Когда я участвовала в соревнованиях в последний раз, то чувствовала, как у меня разбивается сердце. И даже через несколько лет оно не залечилось пол­ностью.

— Это жестко.

Папа потирает нос.

— Ему нужно сосредоточиться на будущем. Как и тебе, Жучок. Расскажи, как на самом деле прошла контрольная по микробиологии.

5

Купер

На следующее утро я вытаскиваю себя из кровати затемно и начинаю готовиться к тренировке. Когда Джеймс съехал, заселилась Иззи, и, поскольку мы можем быть хорошими старшими братьями, когда хотим, мы с Себастьяном отдали ей комнату с отдельным сан­узлом. Это значит, что я все еще пользуюсь одной ванной с Себом, который великодушно не замечает, когда я оставляю полотенца на полу. Ну и в ответ я стараюсь не слишком бухтеть, когда он очень долго принимает душ. Мы к этому привыкли — мы, конечно, не совсем двой­няшки, но наши родители любят, когда мы ведем себя как родные. Мы не разлей вода с тех пор, как родители Себа — его отец был лучшим другом моего, они выросли вместе — разбились в автокатастрофе. Себ пришел в нашу семью, когда нам обоим было по одиннадцать. Мы с Джеймсом защитили его в драке в первую же неделю в новой школе, остальное понятно.

Я не утруждаю себя стуком в дверь ванной. Сейчас едва ли пять утра. У Иззи свое расписание с волейбольной командой: сегодня они играют в гостях. Себ иногда тренируется в качалке вместе со мной, но он сейчас на легком режиме, у него еще межсезонье, так что я пойду один. Я зеваю, пытаясь усилием воли отогнать головную боль. Почему я решил вчера полезть в винную заначку Иззи? От вина у меня всегда раскалывается голова, мать ее так. Надо было хандрить под упаковочку в шесть банок пива.

Как только я распахиваю дверь, протирая заспанные глаза, мне в уши впивается визг.

— Что ты тут делаешь? — громко спрашивает некто.

Я хлопаю по выключателю и щурюсь, когда свет заливает маленькую комнату. У меня в ванной девушка. У меня в ванной очень голая девушка. Она снова визжит, срывая полотенце с ближайшего крючка. Я прикрываю глаза ладонью и отворачиваюсь.

— Ты кто такая? — спрашиваю я.

— Себастьян сказал, что никто не проснется!

У меня вырывается стон.

— Ты с ним замутила?

— Я в полотенце, — говорит она уже намного спокойнее. — Можешь больше не прикрывать глаза.

Я медленно опускаю руку. Теперь, когда я могу посмотреть на нее, не опасаясь случайного клейма «извращенец», я вижу, что она обалденно красивая, пусть даже и с полусмытыми остатками вчерашнего макияжа. В ее темных волосах проскальзывают розовые пряди, а половину правой руки покрывают та­туировки. Я бы не сказал, что она во вкусе Себби, но у него сплошная полоса побед с самого лета. Б­есит-то как. Конечно, он ушел вчера вечером, скорее всего — в «Рэдс» или на вечеринку в общагу, а я застрял дома, переваривая свою новую роль инструктора по конькам для малолеток.

— Прости. Я не думал, что кто-то уже не спит.

За моим плечом появляется Себ с сонным выражением на лице и — к моему удовлетворению — с засох­шей слюной в уголке рта.

— Все в порядке?

Я бросаю на него сердитый взгляд.

— Чувак. Мы договаривались, что ты предупреждаешь, когда приводишь девушку.

Ему хватает приличий, чтобы покраснеть.

— Ты уже спал, когда мы пришли. Я тебе написал.

Блин. Мой телефон еще на тумбочке, заряжается, потому что я забыл поставить его на зарядку вчера вечером. После того как тренер отпустил меня, я пошел прямиком домой и играл в Dark Souls, пока не отрубился.

— И все-таки. В следующий раз стучись или еще что.

— Классная татуировка, — говорит девушка, показывая на рисунок на моем плече. — Это Андрил?

— Фанатка «Властелина колец»?

— В детстве просто одержима им была.

Себастьян пихает меня в спину и говорит:

— Куп, Ванесса большая фанатка Led Zeppelin. Она ведет передачу о классическом роке на радиостанции МакКи.

Я уже более уверенно опираюсь на дверной косяк, скрещивая руки на груди, чтобы девушка рассмотрела мои мышцы. Татуировка над моим сердцем не имеет отношения к «Властелину колец» — это кельтский узел, такой же, как у моих братьев, но если ей нравятся татуировки, то мы можем продолжить разговор. Она не мой типаж, но к этому моменту я согласен на что угодно.

— Очевидно, у тебя хороший вкус.

Она коротко смеется, проводя рукой по волосам.

— Ну да. Ладно, мне пора.

— Может, останешься на завтрак? — говорит Себ. — Знаю, еще рано, но я могу сбегать за кофе, пока вы с Купером обменяетесь историями про татуировки.

Она осматривает меня, но, к сожалению, без малейшей искры во взгляде.

— Прости, но я не связываюсь с братьями. И обычно со спортсменами. Ты был забавным исключением, Себастьян. — Девушка проскальзывает мимо меня и целует Себастьяна в щеку. — Увидимся, младшие Каллаханы.

Она исчезает в комнате Себа. Тот пожимает плечами и смотрит на меня извиняющимся взглядом.

— Прости. Я старался как мог.

Меня накрывает раздражением.

— Мне не нужно, чтобы ты искал мне перепихоны.

— Дело было не в этом, — говорит он. — Я думал, вы и правда поладите.

— После того, как ты ее трахнул? Блин, спасибо. — Я иду к раковине и плещу водой себе в лицо. — В любом случае я не в настроении для твоей поиметой бывшей.

— В чем дело? — спрашивает он. — Она славная девушка.

Я с шумом выдыхаю.

— Прости. Просто мне сейчас… Сука, не знаю.

Голос Себа сух, как пустыня:

— Нужно с кем-то переспать?

— Вот честно, Иззи прокляла меня прошлой весной. Моя игра на этом поле после выставки Бекс в галерее уже совсем не та, что раньше.

Или моя игра в хоккей. Может, неудачи на льду выбивают меня из колеи, когда дело касается интимной жизни. Или, может, моя несуществующая интимная жизнь привела к фиговой