Стало быть, надо приспосабливаться. Искать зонт и сапоги.

Потом, оглядываясь назад, я даже не могла точно вспомнить, какое слово послужило ядерной кнопкой, которая вывела ракеты из пусковых шахт. Не так давно меня взбесила хоть и обидная, но в целом безобидная реплика Генки о тупо паркующихся блондинках. Вот и тут было что-то подобное. Что-то о понтах, впитанных с молоком матери.

Артем не стал ничего швырять. Он начал орать. Вот так с места – как паровозный гудок. Наверно, слышно было даже в Смольном. Я неосторожно попыталась втиснуть хоть слово, и это только прибавило децибел.

- Блядь, да ты меня не слушаешь! – завопил он. И этим подал мне идею.

Не слышать  его было нереально. А вот  не слушать  – очень даже возможно. Главное – оперативно эмигрировать во внутреннюю Монголию. И закрыть границу на замок. Что я и сделала.

Твою мать, это было трудно. Это было заебись как трудно. Потому что хотелось орать в ответ. Бить посуду. И даже вцепиться когтями в физиономию. А финальным аккордом – послать на такой Эверест, куда не забирался ни один альпинист. Без обратного билета.

Впрочем, он свалил и сам. Без посыла. На Эверест или нет, осталось под вопросом. Но с резюме: все бабы – тупые суки. И с громко бахнутой дверью.

Отследив, что его джип выкатился со двора, я наконец репатриировалась. И отметила возвращение в реальность виртуозной матерной тирадой, разбитой об стену чашкой и получасовой рыдательной сессией. Немного успокоившись и отсморкав все, что не вытекло через глаза, я слила в одну кружку пять порций ристретто и села рисовать наружную лестницу для Генкиного дома.

Лестница не рисовалась. Психанув, я воткнула стилус в планшет так, что поцарапала поверхность. И только это более-менее отрезвило. Убить графпланшет для дизайнера – катастрофа. Некоторые, правда, умудряются рисовать и чертить мышкой, но это все равно что делать эпиляцию топором.

Лестницу я так и не сочинила. Это означало, что раздраконило по восьмидесятому уровню, поскольку обычно работа действовала на меня умиротворяюще. Тогда, пошуровав по кухонным шкафам, я нашла бутылку красного Chateau Giscours.

К началу третьего, когда на дне осталось с полпальца, а я на радость соседям исполняла корабляцкие песни, в домофон позвонили. Решила не открывать, но звонилец не сдавался. Я прямо все шкурой чувствовала, как жильцы шлют мне проклятья и лучи диареи.

- Иди на хер, Тема! – гаркнула в трубку и… нажала на кнопку, открывающую дверь парадной. А заодно открыла и дверь квартиры.

Л – это логика!

Сначала на меня обрушилась целая клумба. Шип больно впился в руку, и я взвизгнула. Потом я оказалась перекинутой через плечо вниз головой – на пути в спальню. И даже попробовала отбиваться и вырываться. Хотя… отбиваться не очень хотелось. Или совсем не хотелось.

Ну что поделать, пьяная баба пизде не хозяйка.

А кое-кто был очень убедителен, когда просил прощения, вколачивая меня в матрас. Заодно и пыль из него выбили.

- Ань, правда, прости, - еще раз сконфуженно попросил Артем, когда утром я изучала синяки на ляжках. – Я завожусь с пол-оборота. А если начинают огрызаться, уже не могу остановиться.

С обучаемостью у меня все было в порядке, и я составила для себя план действий при обстреле. При первых сигналах о том, что у него выбило предохранители, следовало немедленно спрятаться в укрытие и не подавать признаков жизни. Пусть выпускает пар, пока не кончится завод. А я тем временем подумаю, какие выбрать обои для спальни.

Глава 59

Одним прекрасным вечером в начале октября позвонила Натка и спросила, можно ли забежать на минутку. У Артема была какая-то деловая встреча, и я залипла в работу, переключаясь между заказами для Генкиного дома и черновиками для офиса.

- На минутку можно, - разрешила я. – Но не больше. Извини, работа.

- Во! – даже толком не перешагнув через порог, она сунула мне под нос правую руку.

На безымянном пальце красовалось кольцо с прозрачным булыжником неприлично дорогой огранки.

- Твою же мать! – я всплеснула руками и захныкала.

- Не понял! – обиженно выпятила губу Натка. – Чего мать-то? Что за шляпа?

- Извини. Поздравляю. Это профессиональное. Потому что сейчас начнется: Анечка, а можно в Геночкином доме переделать это, то и вон то. А я ненавижу переделки.

- Не, Ань, не бойся не начнется. Ну, может, только немножко на кухне. И в спальне. И в гостиной. Но совсем-совсем немножко.

- Все-таки сволочь твой крокодил, - вздохнула я печально. – Пойдем, бахнем по пять капель, надо это обмыть.

- Почему сволочь? – снова надулась Натка. – Потому что на мне захотел жениться, а не на тебе?

- Свят-свят-свят, - я перекрестилась. – Слава богу, что на мне не захотел. Не пришлось идти в отказ и обижать хорошего человека. А сволочь потому, что не мог потерпеть до Нового года. Я бы все закончила, а дальше вы бы уже сами переделывали. Вот правда, чем вам вдруг приперло, а? Ты часом не беременная?

- Нет, - зарделась Натка и лихо тяпнула коньяку: никаких других капель у меня не нашлось. Разве что глазные. – Но мы работаем в этом направлении.

Вот тут мне немножечко зачесалось ее убить, потому что тоже хотелось работать в этом направлении. Но форсировать тему было явно рановато.

- Ладно, - сдалась я. – Подумай, пожалуйста, пакетом, что нужно переделать. Если еще возможно, то сделаю. Это будет мой свадебный подарок, - увидев, как вытянулась ее физиономия, я расхохоталась. – Не бойся, шучу.

На самом деле я решила, что подарок сделаю такой же, как и Милане: оплачу сама какую-нибудь мебелину. Элегантно, и не надо ломать голову.

- А кстати, хочешь свежую сплетню про Лильку? – вспомнила Натка, уже собираясь уходить.

- Ну?

- На днях встретила Димку. Мои же недалеко от его офиса живут, я к ним заезжала и мимо проходила. А он как раз откуда-то приехал. Постояли, поболтали минут пять. В общем, он с Лилькой развелся, и осталась она голая-босая. В чем пришла, в том и ушла. Квартира Димкина, машина Димкина, бизнес он оперативно на кого-то другого оформил, а денежки захитрованил. А вот Лилькину машину пришлось распилить, потому что в