– Я готова ответить, – шагаю к профессорскому столу.

– По очереди, – кивает Петр Андреевич в сторону таких же скучающих ребят, которые, соблюдая формальности, ждут записи в зачетку и даже не делают вид, что что-то повторяют.

– Пусть Ларина отвечает, если хочет, – подает голос Рома, и я ему безгранично благодарна.

Петр Андреевич поднимает на меня чуть стеклянный взгляд, будто наконец замечает. Осматривает с головы до ног и кивает лишь после затяжной паузы.

– Ну, пусть отвечает. Если желает.

– Желаю.

Я немедля сажусь напротив, игнорируя неприятный запах перегара, которого, может, и нет, но я очень четко его представляю. Просто сижу на достаточном расстоянии, чтобы его не ощущать, и имею довольно бурную фантазию, чтобы представить из-за внешнего вида преподавателя: отросшая неровная щетина, глубокая морщина между бровей из-за того, что он вечно хмурится, жирные волосы и перхоть на неглаженом пиджаке. А он и не старый совсем. Довольно подтянутый. И если его отмыть, причесать и побрить… очень даже ничего был бы: высокий, брюнет, остроумный и забавный, когда не хандрит, пусть это и редко бывает. Мне отчасти становится его жаль, потому как он явно из тех персон, что несут обиду сквозь года, вместо того чтобы отпустить и жить спокойно дальше. Там же явно личные счеты с Уткиным, которого он, судя по количеству вылитых помоев, не может забыть. Но зачем гробить из-за него свою жизнь?

– Зачетку кладите, – командует Петр Андреевич.

А когда пролистывает ее и не находит там взятки, наконец оживает. Приподнимает брови, смотрит поверх нее на меня.

– Могу я начинать? – спрашиваю в ответ на его вопросительный взгляд.

– Уверены?

– Более чем.

– Ну, дерзайте. – Он скрещивает руки на груди и откидывается на спинку стула.

– О'кей. Шрифт Bodoni. С засечками. Разработал Джамбаттиста Бодони. Италия, 1778 год, – чеканю я, как машина. – Был нанят официальным наборщиком текстов для герцогов… ему предложили работу за печатным станком в Парме… называли дизайнером королей и королем дизайнеров… Примеры можно увидеть на обложке журнала Vogue и логотипе Nirvana. Шрифт Comic Sans. Гуманистический гротеск. Разработал Винсент Коннаре под влиянием комиксов о «Бэтмене» и «Хранителях». Выпущен компанией «Майкрософт» в 1994 году… Шрифт Futura…

– Примеры использования.

Петр Андреевич беспощадно перебивает меня, когда оттарабаниваю почти весь заученный текст, и я на миг сбиваюсь. Крепче сжимаю пальцы под столом, беру себя в руки и продолжаю. Так, это несложно.

– Постеры к фильмам «Гравитация», «Интерстеллар».

– Какие режиссеры чаще всего используют его?

А вот это уже сложнее.

– Это из дополнительной информации, но я помню Стэнли Кубрика, – щурюсь на преподавателя в ответ, потому что он явно докапывается.

– Когда был создан кириллический вариант шрифта?

Ну, теперь вопрос уже точно далеко за пределами основного материала, который мы должны были готовить. Но я читала об этом в «Википедии».

– К Олимпийским играм восьмидесятого года.

– Летним, зимним?

– Что?

Он издевается надо мной.

– Просто ищу границы вашим знаниям, – усмехается, но как-то по-доброму, а за спиной раздается гул. Это Кузнецов так поддерживает меня. – Так что?

– Летним, – отвечаю я.

– Вы уверены? – Явно берет меня на спор.

Я не уверена, но говорю «да».

– Вы их все, что ли, выучили? – Мне кажется, он и сам удивлен.

– Типа того, – улыбаюсь как могу широко, даже щеки болят.

Петр Андреевич некоторое время смотрит на меня, будто не веря тому, что услышал. А когда я думаю о том, что, возможно, он сам их все не знает, открывает мою зачетку и делает в ней запись.

– Иди уже с глаз моих, – прогоняет меня под громогласные аплодисменты, во главе которых присвистывающий Рома.

Иногда он прелесть и уж точно лучше нынешнего мужика собачницы. Глупая она.

Через десять минут после моего звонка Раф, как я подписала его в телефоне, пишет мне, что ждет у главного входа. И я не бегу, а скорее лечу к нему, потому что в последнее время в моей жизни все идет так чертовски хорошо. Я, конечно же, не расслабляюсь и постоянно жду подвоха. Но пока тот не объявился, собираюсь насладиться каждой минутой! И видом Рафа, стоящего перед крыльцом в модных темных солнцезащитных очках и дутой черной жилетке поверх темно-синего свитера.

А он и правда хорош. Даже в простых джинсах. Признание этого факта сродни удару молнии – внезапное и в какой-то степени болезненное. Потому что это замечаю не одна я. Все девочки, которые спускаются впереди и за мной, засматриваются на Романова, шепчутся, обсуждают его. Он же находит взглядом меня, потому что знает: по времени я должна как раз выйти. Пусть это все и уговор, но мне льстит.

– Карета подана, – с серьезным выражением лица, но явной усмешкой в голосе в своей манере здоровается со мной он.

А я, недолго думая, сбегаю по лестнице и, в один прыжок достав до Рафа, повисаю на нем. Еще и смеюсь во весь голос. Так, чтобы все видели и слышали. Все, кто засматривался, шептался и обсуждал. И чтобы они поменьше говорили о Савельеве и Кобре. Я не намерена сдавать им ни войну, ни даже битву. Да, все дело в них.

– Я знаю, что мы будем делать на финальном конкурсе! Я придумала нам номер! – хохочу, не узнавая ни себя, ни свой радостный голос.

– Да? – Раф по-прежнему невозмутим, хотя держит меня за талию, и я не понимаю, как ему это удается.

Тянусь к его уху и, почти касаясь губами сережки, говорю так, будто это самый большой секрет на всем белом свете:

– Ты будешь спрашивать меня у всех на глазах про шрифты, а я – отгадывать их, – хихикаю, крепче сжимая его плечи, чтобы удержаться на носочках. – Это почти смертельный номер, и его точно никто не повторит! Потому что вообще никто, кроме меня, не выучил их!

И почему мне так чертовски смешно?

– Хорошо, – соглашается он как будто серьезно. Но смотрит на меня все равно с легкой улыбкой, пока на нас глазеют все вокруг. – Голодная?

И, прежде чем я успеваю ответить, живот отзывается громким стоном.

– Нервничала перед экзаменом, кусок в горло не лез, – смущенно оправдываюсь я.

На самом деле Лиза начала рассказывать моей маме про брата Даню, который весь такой хороший из себя, и я сбежала, чтобы меня в это не впутали. Пирожок не доела.

– Тогда поехали. – Раф открывает для меня переднюю дверь. – По дороге возьмем еду и кофе.

– Все что угодно, кроме кофе, – садясь в машину, говорю я.