Ильича?
Я аж воздухом поперхнулась.
— Стеш, ты как с луны свалилась! А сама-то ты как думаешь? Нет, ну Рябинин, конечно, не колокольчик, но… мандец, да о чём вообще разговор — ты свою мать, что ль, не знаешь? Да её только попробуй не изнасиловать — она же догонит и своё возьмёт, чьё бы оно ни было.
Стешка тяжело вздохнула, а на её глаза навернулись слёзы. И так жаль её стало. Она ведь и сама всё знает и понимает, но по-прежнему пытается искать маме оправдания. Раньше мы с Айкой старались оберегать нашу малышку от горькой правды, но мамину блядскую натуру ничем не замаскируешь.
А куда деваться — она же мать! И другой у нас нет.
Я выбралась из бассейна и обняла сестрёнку мокрыми руками. Стешка прильнула ко мне, шмыгнула носом, но всё же не расплакалась, а только тихо и горько пролепетала:
— Иногда так стыдно за неё.
— Не горюй, малыш, мы ж тут все свои, — я поцеловала Стефанию в нежную щёчку и игриво куснула за ушко.
— Ай, — пискнула Стешка, хихикнула, и снова посерьёзнела. — Сань, а насчёт её замужества, думаешь, п-правда? Да и когда она успела-то?
— Му-гу, что называется, никогда такого не было, и вот опять! А долго ли умеючи? — я придавила сестрёнке пипку носика и снова прыгнула в воду — жара несусветная. И как тут можно жить постоянно?
Я окатила Стешку брызгами.
— Давай прыгай ко мне. Сейчас Рябинин разнюхает обстановку и всё нам доложит. Но я и так не сомневаюсь, что этот брак по большой любви, — я изобразила пальцами кавычки. — И закончится он вместе с отпуском сицилийца.
— А если нет?
— Тогда мамин путь к его сердцу оборвётся в районе его желудка. Вряд ли мужик долго протянет на её глазунье.
Стешка рассмеялась и стрельнула в меня хитрым взглядом.
— Но-но! — предостерегла я. — Я ещё умею варить кашу и печь оладьи. И вообще, не царское это дело — готовить.
— Поэтому надо рассказать маме, как трепетно итальянцы относятся к еде, и что избежать г-готовки у неё не выйдет. А ещё напомнить ей, что на Сицилии дымит п-постоянно действующий вулкан.
— Пф-ф! Тоже мне проблема! Да мы с твоей матерью всю жизнь, как на вулкане, и ничего — попыхиваем себе потихоньку. О! А вот и наши разведчики явились, — я кивнула в сторону, откуда показались Геныч с Рябининым. — Только что-то они не сильно торопятся.
И оба такие довольные!
— Сашок, какие же классные у нас мальчишки, п-правда? — промурлыкала Стешка, глядя с такой придурковато умильной мордахой на своего крокодила, что захотелось дать ей по лбу.
— А то! Мужиков красивее Геныча и преданнее Рябинина — ещё поискать!
— Дурочка, — беззлобно обругала меня Стешка, продолжая лыбиться. — Знаешь, мне кажется, будь Генка красавчиком, он не был бы настолько п-привлекательным. Сань, я так его люблю, что иногда даже в г-груди больно.
— Да под такой тушей во всех местах должно болеть, — проворчала я.
И хотя меня до сих подбешивает Стешкин выбор, я прекрасно понимаю то, о чём она говорит. Потому что ещё помню, как по полночи таращилась на мирно спящего Вадика, не в силах поверить своему счастью. И плакала потихоньку от избытка эмоций. Идиотка наивная!
А Стешка прямо в унисон с моими мыслями:
— Я до сих пор п-поверить не могу, что он выбрал меня.
— Да это он джекпот отхватил! — рявкнула я с досадой, и тут же раздался рычащий бас главного приза:
— Кто взял джекпот?
— Ты! Мы как раз обсуждали с твоей женой, как сильно тебе подфартило.
— Мне? Да! — не стал отпираться Геныч, и хрупкая Стешка почти скрылась в его гигантских ладонях.
Не могу на это смотреть! И на Рябинина не хочу.
— Ну что там Жора — живой? — вспомнил и обеспокоился Геныч.
— Температура немного спала, и он уснул, — жалостливо сообщила Стешка. — У него аж тридцать девять и пять было.
Вадик присвистнул, а Геныч в своём репертуаре:
— Ни хрена! У меня почти вдвое короче.
— Ой, помалкивай уже со своей горошиной, — не выдержала я, а Стешка зашипела:
— Сань, жало своё п-прищеми!
— Как скажете, принцесса на горошине! — парировала я, и остров содрогнулся от ржания Геныча.
А потом мальчишки выложили нам свой план по налаживанию международных отношений. Подозрительно позитивный план. И прежде всего потому, что озвучивал его Геныч. Якобы сицилиец влюбился насмерть и теперь своей дальнейшей жизни без нашей мамы не представляет. Мужик он богатый, порядочный, да к тому же вдовец. Живёт рядом с морем, чего и нашей маме желает. А поскольку все мы тоже желаем Насте счастья, то, как любящие дети, должны сделать первый шаг к примирению, а заодно и просватать нашу главную Скрипку.
Класс! Если бы действительно всё было так, то лучшей доли для нашей мамы и не пожелаешь. Мужика, правда, жаль. Но с другой стороны…
— А что мы с вами знаем о Сицилии? — я обвела взглядом нашу компанию и остановилась на самом просвещённом человеке — Стефании.
— Это остров! — гордо провозгласил Геныч.
— Садись, Цветаев, пять! Ты очень красиво нам рассказал, и на первый взгляд всё шоколадно, — я смерила недоверчивым взглядом двух «дипломатов».
— Ага, — подтвердила Стешка и с не меньшим подозрением уставилась на мужа. — А если глубже?..
Рябинин переглянулся с Генычем и хохотнул.
Так я и знала, что где-то подвох.
* * *
— Вы п-поиграться решили? — зло прошипела Стефания, вывернувшись из объятий Геныча. — Я понимаю, что вам всё равно, лишь бы избавиться от надоевшей тёщи, но она, между п-прочим, ещё и наша мама!
— Персик мой, да ты что, я за мать вашу объявлю войну Сицилии!.. если понадобится, — разволновался Геныч и тут же зарычал на Рябинина: — Вадюх, вот на хера ты заржал? Они ж сейчас подумают, что мы пизди… что мы неправду с тобой говорим. Да я тёщиным счастьем клянусь, что всё так и есть! — он долбанул себя кулаком в грудь, а Рябинин поспешил взять слово:
— Не-не, девчонки, Геныч чистую правду говорит — там всё шоколадно. Но если внюхаться… то можно уловить коровий дух. Просто Анастасио разводит крупнорогатый скот, а мы решили дозировать информацию, чтобы вас сразу не волновать… вы же к скотинке непривычные. Ну а с другой стороны, чего волноваться — это ж хорошо, что у мужика большое хозяйство. В смысле, сельское хозяйство.
— Да любое хозяйство хорошо! Если оно большое, — с жаром вставил Геныч.
— Так этот Анастасио из деревни, что ли? — уточнила Стешка.
— Из самой козырной деревни! — взревел Геныч. — А разве