сколько в ней страсти, сколько нерастраченного огня! А как поёт его золотая птичка… как же она поёт — у него аж сердце заходится!
Хотел бы Анастасио взглянуть в бесстыжие глаза её мужа, который променял мать троих его детей на карьеру. Какой подлец! Разве предавший семью имеет право называть себя мужчиной? У них на Сицилии с такими разговор короткий. Но ничего, Анастасио сумеет утешить и согреть свою птичку — он подарит ей южное солнце и великолепные просторы Сицилии, где восхитительно и терпко пахнет травами, молоком и навозом. И, конечно, он подарит ей себя.
А каждое воскресенье они вместе будут ходить в храм и благодарить Бога за подаренное им счастье. Он познакомит свою Анастасию с прабабушкой Сарой — они обязательно друг другу понравятся. Только вот с мамой и бабушкой могут возникнуть сложности… да и сёстры наверняка взбунтуются — очень уж его женщины капризны и ревнивы. А про дочку даже подумать страшно — не захочет Марселла мачеху.
Но ведь его сладкоголосая птичка — тоже мама, и наверняка она сумеет найти к девочке подход. А что нужно ребёнку — любовь, понимание и терпение. А там, кто знает… может, от их любви ещё и мальчик получится. А что, Анастасио всего тридцать восемь, и Анастасии, в её сорок, рожать совсем не поздно. Да ей и не дашь сорока.
И всё же очень хорошо, что дети Анастасии уже достаточно взрослые, хотя он и её троицу готов был приютить и обогреть. А куда бы он делся!
Но тот парень… как же его?.. Верон… Ведан?.. Эх, забыл! Но хороший парень, душевный. И вот он сказал, что о девочках уже позаботились мужья. Анастасио, к своему стыду, даже облегчённо выдохнул. Быстро же девчонки устроились — небось, не такие капризные, как его женщины. Ох, а ведь он ещё своих не подготовил.
Помоги ему Бог! Потому что с его женщинами просто не будет.
Но ничего, вместе с Анастасией они обязательно справятся! И в помощь им любовь и Святая Лючия!
* * *
Вадим
— Ух, задрать её в Сицилию! — проревел Геныч и, опасливо оглянувшись, зашептал: — Вадюх, про деревню и коров ни слова! Понял? Если тёща прочухает, что вместо кабаков и бутиков её ждут коровьи лепёшки, пиздец — накроется наша сицилийская свадьба.
— А по мне, сицилийские мамочки — явление куда опаснее.
— Вот! — Геныч со значением задрал указательный палец. — И про это тоже молчи.
— Сашка мне не простит, если узнает.
— Ну, подумаешь, одним косяком больше! — хмыкнул Геныч, но, поймав мой взгляд, осёкся. — Прости, Вадюх, я не это имел… Да какая разница, ты вообще мог не базарить с этим Анастасием. Скажешь, что просто познакомились и всё… разошлись, как в Ниле крокодилы.
А я вдруг вспомнил счастливую улыбку сицилийца и поморщился.
— Мужика жалко.
— Жалко, — согласился Геныч и тяжело вздохнул. — Но мы ж с тобой не станем ему закладывать нашу родственницу — это вообще не по-пацански. И потом, согласись, наш сицилиец — мужик уже закалённый. Ты только прикинь, сколько баб на его шее — это ж целая мафиозная группировка! Одной больше, одной меньше — он даже хер заметит. А пока Анастасий будет коров за сиськи дёргать, его мафия во главе с прабабкой воспитает из нашей тёщи примерную доярку и жену. Да она там побоится даже глянуть налево! Будет хранить верность в силу обстоятельств и учиться смирению. Ну-у⁈ Ты сам подумай — сплошные ништяки!
— Звучит отлично, но я думаю, что нужен какой-то… семейный совет, что ли…
— Какой совет, Вадюх⁈ Мы уже с тобой посоветовались.
— Да погоди, Геныч… в душе я с тобой согласен на все сто, но чтоб по чесноку, надо замутить какой-то совместный ужин и пригласить тёщу с её сицилийцем. Ну а там… что всплывёт.
— Да всё говно сразу всплывёт, — сокрушенно прогудел Геныч.
— Не факт. Мы ведь не выставим мать нашу в неприглядном свете, а сицилийцу я уже намекнул, что наша Анастасия — дама исключительно городская, и поэтому не стоит её заранее пугать крупнорогатым хозяйством.
— Вот молоток, Вадюх! — обрадовался Геныч и снова осушил мне плечо. — Свой пацан! А что, всё по чесноку выходит! Слышь, а хочешь, я твою Александрию ещё на одно желание раскручу? Или на два! И будет у тебя персональная золотая рыбка. Главное, не лохануться, как тот старикан с неводом.
— Сюда только не лезь, Геныч… я сам.
— Ну сам так сам. Но ты неправ, брат! Одна голова — хорошо, но если вторая с мозгами — уже лучше. Ну правда, Вадюх, я ж от души. Вот мне наша Ниндзя — как сестра, а брат моей сестры — мой брат.
— А Сашка тебе кто?
— Да кто… тоже сестра. А муж моей сестры… э-э… тоже мой брат. Во ты жук, а! — Геныч разулыбался и обхватил мою шею больно уж братским захватом. — Не ссы, Вадюх, скоро всех Скрипок спихнём замуж… НО!.. Исключительно в наших интересах!
Глава 25
Она же мать!
Александрина
Инесса накрылась тоской — вдруг заболел Жорик. Вот прям в минуту занемог — температура, слабость, тошнота. А до кучи Германовну придавило чувством вины. «Ох, да простите меня, девчонки, это ж я, пизда старая, вздрючила мать вашу…» — вот как-то так.
А хоть бы и так!.. Германовна, конечно, перегнула с нравоучениями, но по сути была права. Зато наша Настя сильна — завелась от Инессы, а оторвалась на детях. Дура! Со злости я влупила ногой по поверхности воды и нырнула в бассейн. А вынырнув, обнаружила Стешку.
— Ну, что там с нашим греком?
— Уснул. А то лежал д-дрожал, бедненький, — печально доложила Стешка. — А вдруг у него малярия?
— Стеш, врач ведь ясно сказал, что он перегрелся. Башка-то у него чёрная, а солнце лютое. А вы всё утро по жаре шлялись. Да и нет здесь никакой малярии. Разве ты не слышала, что здешний президент воззвал свой народ к молитве ради спасения от всех эпидемий?
— Не смешно, — проворчала Стешка и уселась на бортик бассейна.
— А я не смеюсь — всё очень серьёзно! Народ президента единодушно поддержал и дружно помолился, и теперь Занзибар — самое безопасное место на Земле.
— А между п-прочим, в этом тоже есть смысл. Если бы люди чаще обращались к Богу и жили п-по-божески, то жизнь была бы намного безопаснее, — нравоучительно заметила сестрёнка и тут же сменила тему: — Саш, а ты думаешь, мама серьёзно п-про Пал