В зале снова смешки и аплодисменты.

Ловлю сияющий взгляд Глеба, и улыбаюсь уголком рта только ему. В знак поддержки. Он гордится мной, а я — им! Потому что сегодня Глеб без коляски, хотя рядом стоят костыли. Для него это тоже большой шаг — первый раз вышел куда-то без своего транспорта. Пусть видит, что я заметила его старания и оценила.

Нина сидит рядом с сыном. Поджав губы, скользит по мне взглядом и задумчиво теребит край своей неизменной чалмы. Явно оценивает расположение вытачек или драпировку юбки, а в голове уже создаёт новый эскиз.

Сашка подустал от моей короткой речи и вилкой рисует на пустой тарелке узоры. Наверное, ждёт не дождется, когда закончится торжественная часть. Ему эти все презентации до лампочки, ему обещали пирожные. Почувствовав мой взгляд, вскидывает на меня глаза, хлопает пушистыми ресницами и непроизвольно тянет палец в рот. Тут же получает строгий тычок от Нины — она мигом отвлеклась от созерцания платья, как только видит нарушение этикета. Бабушка из неё получилась строгая, но справедливая.

— Не буду томить вас ожиданием. Я же понимаю, вы не за словами сюда пришли. — Делаю подзывающий жест рукой, и официанты с подносами, подходят к столикам. — Это мой фирменный десерт «Сезам», у него очень необычный вкус. Знатоки почувствуют здесь нотки табаско в сочетании с копченой вишней…

Журналисты и фуд блоггеры суетливо тянут руки к подносам.

— Можно спрошу? — поднимает руку девушка с крайнего столика. — Откуда табаско? Это же десерт!

— Я знала, что вам будет интересно, — лукаво щурюсь, услышав вопрос. — Сезам — это закрытая дверь, за которой хранится сокровище. А разве настоящее сокровище может быть приторно сладким? Горечь нужна, чтобы пикантно подчеркнуть все вкусовые оттенки. Ведь любая живая история невозможна без лёгкой перчинки. Как бы мы поняли, что такое сладость, если бы не знали горечи?

— А какое сокровище скрыто за дверью? — На меня в ожидании ответа с лёгкой усмешкой смотрит Мария. Глаза горят, скулы слегка тронуты румянцем. Уверена, её приподнятое настроение обусловлено не бокалом шампанского, которое она держит в руке. Причина стоит рядом и уже дегустирует мой десерт, и зовут эту причину — Илья Сергеевич.

— Сокровище? — Смущённо опускаю глаза. — Я думаю, оно для всех одинаково. Это искренняя любовь. Разве кто-то откажется от такого?

Мария благодарно кивает, поворачивается к своему спутнику, и тут же испуганно охает. Лезет в сумку за платочком, чтобы трогательно вытереть ему кремовые усы. Пока мы с ней общались на высокие темы, он открыл для себя «Сезам» с другой стороны.

Увидев, что вверх взлетает ещё несколько рук, Сокольский подлетает ко мне на выручку. С видом опытного конферансье выхватывает у меня микрофон.

— «Сезам» — это волшебный комплимент от нашего шеф-повара, но мы готовы удивлять вас и дальше. Прошу вас, заказывайте, дегустируйте и, конечно, не забывайте оставить отзыв.

Он остаётся на сцене, ещё рассказывает, объясняет…

А я тихонько спускаюсь вниз. С меня на сегодня достаточно! Маруся об этом сообщает лёгкими пинками.

К тому же рядом с Марией вижу ещё одну гостью, которая смотрит на меня поверх оправы очков. Короткая причёска, длинная юбка из кожаных клиньев. Похожа на сову…

Раздвигая толпу, она уже идёт ко мне на встречу.

— Здравствуйте, Маргарита, — подхожу к ней и вежливо киваю. — Очень рада, что вы приняли моё приглашение.

— Друзья называют меня просто Ритой. — Уголок её рта насмешливо ползёт вверх. — Я думаю, что «Выбор» остаётся в галерее, так?

— Да, — развожу руками. — Как видите, у меня всё хорошо. Может быть, картина стоимостью двадцать тысяч долларов поможет кому-то другому?

— В этом не сомневайтесь! — Широко улыбается. — Виктория, заходите как-нибудь. Недавно такую инсталляцию с акулой привезли, просто прелесть! Настраивает на мирный лад, прямо умиротворение нисходит…

— Как-нибудь, обязательно, — недоуменно мямлю. Акул мне сейчас ещё не хватало.

— Кстати, как ресторан назвали? Я не обратила внимания на вывеску.

— «Искусство есть». Мне кажется коротко и ёмко.

Рита поджимает ярко подкрашенные губы и удовлетворённо хмыкает. Ей явно нравится.

56. Эпилог. Зарисовки

Мария

— Мария Геннадьевна, я приглашение вам отправила. Но хотела лично пригласить…

— Вика, я тебе тысячу раз просила не называть меня по имени и отчеству, — строго говорю в трубку.

Слушаю смущённое сопение и, в который раз, сердечко ёкает. Если бы я не потеряла дочь еще крошкой, ей было бы сейчас столько же, сколько и Вике. Наверное, также сопела бы по телефону, когда нечего было возразить матери.

Прикрываю глаза, хочется хоть на минутку представить, что у меня есть семья. Настоящая. Моя… Где я не какая-то чужая Мария Геннадьевна, а просто мама.

Усилием воли беру себя в руке, девочке сейчас не до моих сантиментов. Рожать со дня на день, забот полон рот, а тут ещё я со своими душевными ранами.

— Что за приглашение, Викусь? — другим тоном, мягко, интересуюсь я.

— На свадьбу, — нервно выдыхает она.

И я невольно расплываюсь в улыбке.

— Дожал он тебя, всё-таки.

— То есть вы не осуждаете меня, я почему-то вам боялась признаться, — тараторит Вика. — Вы не подумайте, мы заявление только подали, регистрация через три месяца. Но только для своих, никого не зовём. Малышка уже с нами будет, не до торжеств.

— Да куда там осуждать, — машу рукой, будто она может меня увидеть. — Двое детей, общий бизнес… Вас уже клешнями не растащить.

— Всё равно… Вы против Глеба были настроены, а я привыкла с вами советоваться. — Снова сопит. — Как с мамой.

Она произносит это слово и вдруг замолкает. Будто боится, что переступила черту, слишком близко подобравшись к моему сердцу.

Сглатываю колючий комок, который не даёт мне вздохнуть.

— Нет, что ты. Я не против. Очень рада за вас.

Стараюсь, чтобы мой голос звучал спокойно.

Быстренько сворачиваю разговор. Боюсь, что ненароком растрогаюсь и, не дай бог, разрыдаюсь. Мне ещё нужно привыкнуть, к тому, что семья у меня всё-таки намечается.

Столько лет одиночества и ошибок не прошли даром. Иногда мне кажется, что я не смогу отогреться никогда. Всё хорошее сейчас на закате жизни воспринимается, как временный бонус. И я ужасно боюсь, что рано или поздно это у меня отнимут.

Прячусь под толстой броней деловой женщины, не нуждающейся ни в чьей любви и помощи, но