— Прости меня, пожалуйста. Прости меня, — шепчет мне на ухо. — Прости за всё. Я не могу без тебя жить. Лика, слышишь? Мне, кроме тебя, никто не нужен. Только ты, малышка. Вы моя семья. Ты и Матвей. Люблю тебя. Ты единственная. Любимая…

Слёзы текут по щекам, такой плаксивой стала, весь пиджак ему слезами уже запачкала, а он продолжает меня прижимать и шептать, шептать, шептать.

— Девушка, прощайтесь быстрее, — торопит таксист.

— Езжай давай, она не едет, — отвечает Рамиль.

Неужели это всё правда, а не сон?

Рамиль обхватывает мой подбородок пальцами, поднимает моё лицо.

— Скажи, что прощаешь, — сипит севшим голосом.

Никогда не видела его таким.

От накативших эмоций горло сжимается, сказать ничего не могу.

— Скажи, что прощаешь. Я всё равно увезу тебя, заберу себе, мне плевать на Костю, на всех плевать, пусть говорят что угодно. Я просто хотел быть с тобой. Лика скажи, что прощаешь.

— Да, — проталкиваю слова сквозь спазм в горле. — Прощаю.

Глава 47

— Куда тебя отвезти? — спрашиваю Лику, когда садимся в его машину.

Качает головой, голову не поднимает, глаза прячет, как будто стыдится чего-то.

— Уже никуда, — отвечает тихо, голос дрожит.

Перенервничала, моя девочка.

Моя.

Каждый раз, когда мысленно произношу это слово, сердце сбивается с ритма, гулко ударяет в грудную клетку. Чувствую себя влюблённым подростком, у которого от любви крышу сносит. Сам не понимаю почему, но даже от одного вида Лики на душе светло, хорошо оттого, что она рядом со мной, в машине сидит.

— Уже не надо? — переспрашиваю её.

— Нет… опоздала, — смотрит на меня украдкой, замечаю её виноватый взгляд.

Сжимаю её руку.

— Домой?

— Да.

Веду машину, а всё время хочется повернуть голову, и посмотреть, на месте ли Лика или опять сбежала.

— Как ты? — спрашиваю у Лики, чтобы хоть как-то разрядить обстановку.

— Хорошо. А ты?

— Тоже хорошо.

Вот только это неправда. Сейчас хорошо, а пятнадцать минут назад я просто гнал по дороге. Сам не зная для чего и куда.

— Сегодня ко мне переедешь? — интересуюсь, глядя на дорогу. Жду ответ с замиранием сердца.

— Я не знаю.

— Опять сомневаешься?

— Нет. Я же сказала, что простила. А что с договором будем делать?

— Договор — пустышка. Ты, кажется, так его в прошлый раз назвала. Можно просто выкинуть, можно сжечь. Выбирай.

— В рамочку поставлю, как память о нашем браке.

Оглядываюсь на Лику, чтобы понять: это сарказм или шутка.

Улыбается, значит, всё хорошо.

— А наш брак настоящий? — неожиданно спрашивает она.

— САмый настоящий, даже регистратор всамделишный. Или ты хочешь ещё одну свадьбу? Ты только скажи, я всё организую.

— Нет. Ещё одного не надо. Просто хочу быть уверенной, что всё ещё замужем.

— Конечно, замужем.

— Это хорошо.

Улыбается и смотрит в боковое окно.

Похудела, синяки под глазами, а всё равно самая красивая. Даже как будто светится.

Доезжаем до её дома. На часах половина десятого. Когда заходим в квартиру, в коридор вбегает Матвей. Сначала бросается к маме, а потом замечает меня.

— Рамиль, — кричит восторженно. Кидается мне на шею. Едва слёзы сдерживаю, не дело мужику рыдать. А состояние такое, что готов расплакаться, словно маленькая девочка.

— Ты приехал. Наконец! Я тебя так ждал. Мама сказала, у тебя командировка была.

— Была, — соглашаюсь и с благодарностью смотрю на Лику.

Я боялся, что она со злости Матвею гадостей наговорит.

— А ты ещё поедешь в командировку?

— Надеюсь, что нет.

В коридор выходит и тёща. Здоровается.

— Рамиль, здравствуй! Проходи в дом. Завтракать будешь?

Отпускаю с рук сына, тот тут же убегает в комнату.

— Чай бы выпил. А вообще, я за Ликой и Матвеем приехал.

— Зачем? — переспрашивает Мария Афанасьевна.

— Перевожу их в наш дом. Теперь будем жить вместе.

Тёща смотрит на Лику, которая стоит, опустив голову.

— Всё-таки решилась? — спрашивает у дочери.

— Да, мама. Мы поговорили с Рамилем. Решили попробовать.

— Ну я рада за вас. Уже давно пора. А то только маетесь, горемычные, — говорит тёща, и я чувствую наконец, что всё теперь точно будет хорошо. Уж если тёща благословила, то по-другому не должно быть.

Пьём чай, потом собираем вещи. Матвей готов раньше всех. Главное — машинок и игрушек в рюкзак накидал и оделся.

— Как-то быстро всё, — бормочет Лика, стоя посреди комнаты.

— Так и должно быть. Вообще, не надо было тебе уезжать.

Подхожу, прижимаю к себе. Хочется её постоянно касаться, обнимать, чувствовать её пульс на запястьях, целовать. Убираю светлую прядь с её лица.

— Я боялась, что ты заберёшь Матвея. Понимаешь? — её взгляд серо-голубых глаз проникает в самую душу.

— Обещаю, не заберу. Теперь всё будет хорошо. Будем жить вместе. Детей воспитывать будем. Хочу от тебя девочку ещё. И мальчишку. Я так жалею, что не видел тебя беременной Матвеем и не был с тобой, когда он родился.

Она смущённо опускает глаза.

— Ну… ещё успеешь насмотреться. Я когда беременная, плачу много и капризная.

Приподнимаю её лицо за подбородок, встречаемся взглядами.

— Я сделаю так, чтобы ты больше не плакала. Обещаю.

Наклоняюсь, целую. Можно ли так любить, как я. Когда вкус губ Лики кажется самым вкусным и не хочется его прекращать. От неё всегда срывает крышу. И так сложно остановиться. Я как сладкоежка, который не может отказаться от своего пирожного со вкусом клубники и взбитых сливок. Слизываю её вкус с губ, безумно хочется большего.

— Рамиль, ну ты долго ещё, — в комнату врывается Матвей и замирает, глядя на нас.

— Вы теперь опять муж и жена?

Приходится оторваться от Лики. Она прячет лицо на моей груди.

— Да, мы муж и жена. А ты наш сын.

Его брови взлетают вверх.

— Значит, ты теперь мой папа опять?

— Опять и навсегда.

Улыбка расплывается на лице Матвея, он бросается из комнаты с криком.

— Бабушка, бабушка. Рамиль теперь мой папа!

Смеюсь. На душе так легко и свободно, будто крылья появились, и теперь могу летать.

Лика тоже улыбается.

— Ну что? Поехали домой?

Остаток дня пролетел так быстро, что не успеваю оглянуться, а уже за окнами темно. Дом, наконец, наполнился детским смехом, женской заботой и запахом вкусного ужина.

— Ты совсем на кухню не заходил? — спрашивает она меня, когда моет посуду.

— Нет. Слишком много воспоминаний связано с ней.

Она понимает мой намёк и замолкает. Ей всегда так сложно говорить об интимном, но смущение лишь добавляет ещё больше очарования.

— А чем питался?

Отрываюсь от стола, на который опирался и подхожу к ней, обнимаю. Ладонь