— И в спальнях прохладные льняные простыни, немного сырые, — подсказал Герман.

Меня охватило странное чувство, словно этот человек лучше меня знает, чего я хочу. Ощущение неловкости растаяло. Дашин друг детства показался мне ближе. чем был. Казалось даже, будто мы знаем друг друга очень давно.

В начале первого я отправилась спать в комнату малыша, так и не дождавшись Дашиного звонка.

Второй день после дня «Икс»

Первая половина следующего дня прошла в загородной скуке. Проснувшись, я поняла, что осталась на даче одна. Городской телефон не работал. Мобильный Герман увез с собой, когда я спала. Чувствуя себя, как на необитаемом острове, я после завтрака вывела малыша на прогулку во двор. Погода выдалась теплая, солнечная. От посторонних глаз дачу защищала высокая каменная ограда. Ворота оказались заперты, калитка тоже. Ключи Даша доверни только Герману. Друг детства исчез с ключами и связью. Я рассердилась. Случись что, даже пожарников не вызовешь!

Но что плохого могло случиться? Разумеется, ничего. На самом деле я злилась потому, что потеряла контроль над ситуацией…

А Димочка радовался жизни. Он ловил руками бабочек, порхающих над цветами, прислушивался к пению птицы на дереве. Играл на траве, на разостланном одеяле, учился поддать. Я то думала, лежа рядом с ним, то из-под руки рассматривала высокие белые облака, быстро плывущие над крышей дачи, и думала, какая славная у меня жизнь. А Герман все не ехал и не ехал.

Даша ему до сих не позвонила? Интересно, как у нее дела? Понравилось играть в казаки-разбойники или давно во всем призналась мужу, и теперь они заняты чем-то другим? Счастливые часов не наблюдают, как известно. Вечером мы все вместе посмеемся над розыгрышем, но на этом — зарекаюсь отныне вмешиваться в чужую жизнь. Баста, хватит!

Ох и тяжелая это работа из болота тащить бегемота!

— Правда. Димочка?

Так протекали, как вода сквозь пальцы, последние часы моей спокойной жизни, а я об этом и не догадывалась…

Вечером, уже в сумерках, за воротами послышался шум автомобиля. Вернулся Герман. Но приехал он не один и не на своей машине. Гопника я знала, остальных двоих — нет, но в то время меня волновало другое: поместимся ли мы всей компанией в машину? Впятером, да еще коляска с ребенком? Тесновато.

— Куда ты? — остановил меня Герман, поймав за локоть.

Вопрос мне не понравился, но я не заподозрила в поведении Германа ничего, кроме желания показать, кто из нас двоих хозяин положения.

Я ответила:

— Иду собирать вещи. Ведь мы возвращаемся в Москву?

Герман ответил:

— Хорошо. Иди.

Я собралась, взяла на руки Димочку. Мы вышли во двор и сели в машину: Герман — на переднее сиденье рядом с водителем, я с малышом — сзади. Справа и слева от меня сели незнакомые парни.

Стемнело. Я не видела, куда мы едем, но даже если бы видела, это ровным счетом ничем бы нс помогло. Подмосковье — местность для меня не менее чужая, чем тропические джунгли.

Проехали какой-то населенный пункт, по-провинциальному скупо освещенный, и снова потянулся с обеих сторон дороги лес. Один раз пересекли железнодорожный переезд — я заметила сигнальные красные огни семафоров и будку дежурного.

Меня охватывало беспокойство, но, когда я вопросительно смотрела на Германа, он спокойно кивал в ответ, и я… Не знала, что и думать. Одно знала точно: мы едем не в Москву. Наконец машина въехала во двор какого-то частного дома и остановилась.

— Вылезай! — сказал сидевший рядом со мной парень.

— Зачем?

— Говорю, вылезай.

Я вышла и огляделась по сторонам, но получила толчок в спину.

— Не оглядывайся!

— Мешок бы ей на голову, — посоветовал кто-то.

— Ребенка уронит.

— Смотри в землю, ты!

Меня зажали с трех сторон и буквально поволокли под руки к крыльцу. Я успела заметить, что это снова дача, но уже чужая, гораздо скромнее Дашиной. Обычный дом-скворечник, окна закрыты ставнями, три ступеньки под козырьком крыльца, темные сени. Из сеней меня втолкнули в комнату. Зажегся тусклый верхним свет. Я увидела старую мебель. Рядом была крошечная кухня с газовым баллоном и плитой. Крутая деревянная лестница вела в мансарду.

Я обернулась к Герману, единственному человеку, которого знала и уже поэтому нс могла бояться.

— Гера, что это значит? Почему мы приехали сюда?

— Потому. Все остаются на своих местах.

— Что случилось? Даша звонила?

Герман оглянулся на своих приятелем и кивком предложил мне подняться наверх. С Димочкой на руках я с трудом вскарабкалась следом за ним в единственную комнату на втором этаже. Вошли. Герман плотно прикрыл за собой дверь. Обернулся и посмотрел на меня.

И тут вдруг я поняла, что именно появилось во взгляде Германа в тот вечер, когда мы держали военный совет в Дашиной спальне и я вошла с подносом… Я почувствовала в Германе перемену, но не могла найти для нее нужное слово. Он смотрел на меня озадаченно, задумчиво, с интересом, с уважением — да, все это так… Но было в его взгляде еще что-то, чего я не могла угадать.

Теперь я поняла!

Он смотрел на меня с сожалением!

Сожаление! Вот нужное слово.

У меня упало сердце. Я поняла, что попала в беду, в очень, очень большую беду. Прижимая Димочку к груди, прошептала:

— Гера, что ты задумал?

Почему-то я сразу поняла, что он здесь главный и это его решение…

Герман подошел, присел на кровать. Сказал:

— Ты, детка, дура, хоть и умная. Попадаются среди женщин такие экземпляры. Странные вы, женщины. С мужиками в этом смысле все гораздо конкретнее, сразу видно: этот умный, этот дуб дубом. А женщины — не пойми что. Вроде вот только что была дура дурой, хоть в лоб стреляй. А вдруг брякнет что-нибудь, так и упадешь — гений, бриллиант чистой воды! Да за такую идею, как ты подкинула, хочется вот что с тобой сделать!

Он привлек меня к себе и поцеловал. Димочка на моих руках недовольно заерзал. Герман забрал его у меня, поднял под мышки, комично пропищал голосом Пети-Петушка:

— Несет меня лиса-а за темные леса-а, за синие горы!.. — и, обернувшись ко мне, добавил: — Кто сказал, что выкупа не будет? — подмигнул, совсем как в тот вечер у Даши, словно между нами была общая тайна.

Я молча смотрела на Германа, боясь поверить своим ушам.

Он сунул ребенка в манеж, стоявший в углу комнаты и наверняка заранее припасенный. Бросил ему для развлечения резиновую игрушку:

— Сиди тихо, пацан, не мешай дяде с тетей разговаривать!

Присел рядом со мной на кровать, взял меня за руки повыше локтя, сказал:

— Не бойся. Тебе мы ничего не сделаем.

— А я и не боюсь, — совершенно спокойным голосом ответила я, глядя Герману прямо в глаза.

Больше всего мне не хотелось, чтобы он заметил, как мне страшно!

Герман взял меня за подбородок, словно хотел рассмотреть повнимательнее.

— Другая на твоем месте стала бы визжать, плакать. А ты ничего, держишься.

— А мне поможет, если я заплачу?

Он криво усмехнулся:

— Вряд ли.

— Тогда зачем?

Он признался:

— Всегда считал, что женщин надо употреблять только по прямому назначению, но ты…

Я перебила его:

— Пожалуйста, без биологии. Даша уже знает? О том, что ты затеял?

— Ее муж знает, — ответил Герман. — Меня в данный момент больше интересует он.

— Но ведь Даше известно, что ты в этом участвуешь. Неужели ты думаешь, что она не догадается? Ведь это же глупо…

Герман широко улыбнулся. Доверчиво сообщил:

— Долли просто глупая кошка. Знаешь, каким местом кошки думают?… Долли будет молчать, я уверен. Она побоится пикнуть. Думаю, она уже все свалила на тебя. Собственно, почему я и согласился участвовать: когда ты ходила за дринком, Долли сказала, что в случае чего она выкрутится, свалит все на тебя. Вот так вот. Жизнь груба, девочка!

Двусмысленность своего положения я давно поняла, но еще не до конца осознала его безнадежность. Потому и спросила почти вызывающе: