Я не отступил. Не мог. Не позволил бы.

Я был её щитом.

И пусть этот щит трещал по швам от внутреннего напряжения и гнева, он стоял. Между ней и ледяной яростью Леона.

Леон оценивающе окинул нас взглядом, словно решая, с чего начать свою месть.

— Даю вам пять минут, чтобы одеться, — бросил он, швырнув мне мои брюки.

Охранники не спешили уходить. Один из них — невысокий, но при этом крепкий, с лицом, изуродованным шрамом, — не отрывал взгляда от Лэйн. Его грязная ухмылка взбесила меня.

— Пошёл прочь, — прошипел я, сжимая кулаки.

В ответ он лишь плюнул на пол, насмешливо склонив голову.

Но Леон резко одёрнул его:

— Не надо. Унижать этих голубков — моя привилегия.

С этими словами и с презрением в глазах он развернулся и вышел, оставив за собой тяжёлый шлейф угрозы. Охранник, недовольно хмыкнув, поплёлся за ним.

И я тут же обернулся к Лэйн. Она дрожала.

— Э... Элай... мне страшно… — её голос прерывался, а в глазах стоял ужас. — Он... он убьёт нас...

Я схватил её за щёки, заставив посмотреть на себя.

— Нет. Не позволю, — голос сорвался на хрип, когда я попытался её утешить, но получалось плохо. Слёзы катились по её лицу, оставляя мокрые дорожки на запылённой коже. Я крепко обнял её, прижав к себе, стараясь передать хоть каплю уверенности, — Успокойся, Лэйн. Всё будет хорошо. Но в воздухе висела непроизнесённая правда — мы оба знали, что это ложь.

Я поднял её платье и осторожно помог надеть, стараясь не касаться синяков на её бледной коже.

Она вздрагивала от каждого прикосновения.

Боится меня? Или, может, сожалеет о нашей ночи?

Сейчас это не имело значения. Главное — её безопасность. Позже у нас обязательно появится возможность всё обсудить и решить наши недоговорённости.

— Лэйн, встань, я застегну платье, — мой голос прозвучал приглушённо, будто боялся разбить хрупкую тишину между нами.

Она застонала, пытаясь подняться. Её пальцы впились в моё плечо — слабые, дрожащие, но отчаянно цепкие. Я почувствовал, как её ноги подкашиваются, и крепче обхватил её за талию, притянув к себе.

— Держись за меня...

Наклонившись, я поднял её каблуки — чёртовы, неудобные, но такие соблазнительные вчера вечером. И тут мой взгляд скользнул вниз...

По внутренней стороне её бедра, той самой нежной, чувствительной коже, которую я целовал всего несколько часов назад, медленно стекала белая струйка.

Это было моё семя. Оно блестело на её коже, словно последнее свидетельство нашей близости.

— Ах, Элай, у меня там... — её шёпот сорвался, губы задрожали.

— Всё в порядке, — смущённо ответил я, вытирая рубашкой свою сперму с её кожи. Затем поднёс её руку к губам и оставил лёгкий, едва ощутимый поцелуй.

В нём была вся моя благодарность, всё немое обещание:Я не жалею. И если бы у меня был выбор—я бы снова выбрал тебя. Снова и снова.

Я пытался передать ей без слов – через каждый жест, через каждое прикосновение — что та ночь значила для меня.

Что она была не ошибкой.

Не слабостью.

Не минутным безумием.

А чем-то настоящим.

Мои пальцы бережно застёгивали пуговицы на её платье, словно боялись повредить хрупкие воспоминания. Взгляд скользил по её коже, запоминая каждый след, каждую отметину, оставленную моими губами.

Я не знал, видела ли она это. Понимала ли, что для меня это было не просто «проведённой ночью»... Но я надеялся.

Надеялся, что когда-нибудь — если нам удастся выбраться живыми — у нас будет ещё много таких ночей. И не только ночей.

Я хотел признаться ей, что мечтал о её смехе по утрам. О её раздражённом взгляде, когда я делал что-то не так. О её теле, прижатом к моему не только в темноте, но и при свете дня.

Но я просто держал её, чувствуя, как она дрожала, и молился, чтобы у нас вообще оказалось это «будущее».

Когда мы оделись, охранники выволокли нас на холодный утренний воздух. Резкий переход от спёртой духоты убежища к ледяному ветру обжёг лёгкие, заставив на мгновение потерять ориентацию. Лэйн пошатнулась, и я инстинктивно подхватил её, почувствовав, как её тело дрожит мелкой, неконтролируемой дрожью. Каждое её движение давалось через боль — это читалось в напряжённых мышцах, в прерывистом дыхании, в том, как она сжимала мою руку, словно боясь упасть. Всё кричало о том, как близко она была к краю.К тому краю.

Дорога в логово Леона промелькнула как в тумане. Я сидел, стиснув челюсти до боли, сквозь зубы вдыхая запах кожи сидений и дешёвого одеколона охранников. В зеркале заднего вида то и дело мелькал тяжёлый, режущий взгляд Леона — изучающий, холодный, полный невысказанных угроз. Лэйн прижалась к холодному стеклу, её лицо было бледным, с тёмными кругами под глазами, а взгляд — пустым и уставшим. Я молчал, но внутри меня бушевала настоящая буря: ярость за провал, страх за неё и горечь от осознания, что мы снова оказались в клетке этого человека.

Обречённость? Нет. Пока она дышала рядом, пока её пальцы цеплялись за мою руку, обречённости не могло быть. Была только борьба — жестокая, и отчаянная.

Кабинет Леона встретил нас запахом дорогого дерева, сигарного дыма и той особой атмосферой, которую можно назвать только одним словом — власть. Мы сели на кожаном диване, а Леон стоял у массивного стола, повернувшись к нам спиной, будто рассматривая что-то за окном. Его спокойствие было страшнее любой истерики — оно висело в воздухе, как заряженная пружина, готовая разжаться в любой момент.

— Что ты узнал, Элай? — его голос прозвучал негромко, но вопрос повис в воздухе, острый, как лезвие. — Кто глава «Феникса»?

Я напрягся. Мускулы спины свело так резко, что боль отдалась в висках.

Я не знал, стоит ли говорить всю правду. Особенно о Сиян. Да, сейчас мы были чужими, но когда-то она значила для меня слишком много, чтобы просто подставить её. Интуиция подсказывала: её присутствие в «Фениксе» — часть чего-то большего, возможно, опасной игры, в которую она втянута против своей воли. Поэтому я решил рассказать лишь часть правды, упустив деталь о ней.

Леон, заметив мою паузу, медленно повернулся. Его глаза, холодные и безэмоциональные, остановились на мне, а в уголке рта дрогнула едва заметная усмешка — словно он уже знал, что я что-то скрываю.

— В южном крыле, в комнате 304, было