Мы берем себе по мохито.

Сабуровых и Лапиных находим довольно скоро. Тех заметить было несложно. Все около Дорофеева и еще парочки людей. Морозов тоже среди них, но больше увлечен разговором с Пашей и незнакомым мне мужчиной.

Подхожу к мужу и позволяю ему приобнять меня за талию, а также поцеловать в висок. От беседы Паша не отвлекается, а я не внимаю. Разглядываю людей. Анализирую, настолько поменялся стиль и мир за эти полтора года.

А он не изменился. Такой же фальшивый, богато-глупый и… пустой. Никогда не могла себе найти в нем места. Никогда его не любила.

Я люблю простоту. Люблю посреди ночи, не боясь мнения окружающих, пойти на каток и учиться кататься. Не бояться упасть, а после оказаться в новостях. Не нуждаться в постоянном контроле, что говоришь, что смотришь и как дышишь.

Это настоящее. Мое настоящее.

Но не Пашино. Он здесь свой.

Наши миры такие разные. И я не понимаю, как мы могли сойтись. Как я могла полюбить его, а он меня?

Но все проще. У Паши комплекс спасателя, а я нуждаюсь в этом спасателе вечно… Мы идеальная больная пара. Главное, теперь глупостей не натворить и воспитать дочь нормальной.

Примерно через час все гости, в том числе и журналисты собираются в зале. Дорофеев с Богданом Сабуровым, дедушкой Паши, выходят на небольшую сцену. По подсказкам мужа знаю, что вскоре Морозов и Паша также поднимутся на сцену, объявив себя лицами проекта. Он предлагает и мне подняться с ним, но я отказываюсь.

Сцена не мое. Я люблю закулисье.

Я люблю писать истории и быть по другую сторону экрана за аватаркой, созданной нейросетью.

Дорофеев читает долгую речь, выделяет несколько строк скорби о погибшем сыне, после еще раз напоминает о том, что его наследие не погибло и живет в его втором сыне и внучках. И наконец переходит к обьявлению об общем проекте с Сабуровыми. Здесь слово берет дедушка Паши, описав проект и ожидаемые результаты.

Новость об укреплении дружбы Дорофеевых-Сабуровых обескураживает каждого. Никто не может и слова сказать. А когда Дорофеев спрашивает о том, есть ли вопросы, то его ими заваливают.

— Паша, дамы, — Морозов подходит сзади к нам с Пашей и Линой. Не заметила, как Сабурова оказалась рядом. — Пойдемте.

— Я останусь. Вопросов и правда сейчас будет много. Лучше увести их, потому что от них тоже захотят ответов, — соглашается с намерениями Морозова мой супруг. — Ты тоже не задерживайся. Скоро наш выход.

Следуем за Глебом и еще одним мужчиной, который освобождает нам проход.

Морозов сопровождает нас на второй этаж и следует по коридору до какой-то двери. Ключ-картой открывает одну из комнат и впускает нас с Линой внутрь. Сабурова заходит первой.

— Девчат, закуски, напитки, — указывает Глеб рукой на столик. — Ванная, если что, есть. Ключ карту отдаю вам, — вручает он ее мне, так как я стою ближе. — Отдыхайте. Я должен быть там. Приятного отдыха, — не прощаясь, летит в сторону лестниц, а мужчина, который прежде был с нами, остается у двери, чтобы охранять.

— Это Егор, — произносит Лина, указав на нашего охранника. — Он из дедушкиной охраны. Кажется, у наших пошло что-то не по плану, если нас так быстро сплавили, плюс охранника выделили.

— Так, нужно думать! — воинственно произносит Лина, уперев руки в бока. С тем же настроем подходит к окну и выглядывает в него.

— О чем? — спрашиваю, направившись за ней.

Кажется, не вся лапинская дурь из нее вышла. Заговоры еще до сих пор мерещатся. Не исчезло и желание до всего докопаться и решить проблемы. И как всегда это бывает… с последствиями.

— Этот Морозов… — тянет она, прищурившись. — Слишком мягко он стелет. Разве не заметила? Вот вам комната! Вот вам угощения! Вот вам напитки! — кривляется она, копируя его. Бродит по комнате и, кажется, камеры ищет по углам. — Не бывают такие добрячки добрыми просто так! — восклицает, когда я ловлю ее взгляд. — И откуда узнал-то, что я люблю сбегать с мероприятий? Значит, узнавал обо мне!

— В его защиту скажу, что про твою привычку сбегать я рассказала, — произношу, подняв руку и сдавшись.— Рассказывала ему, как мы с Дорофеевым-младшим познакомились. Он попросил все подробности, и о нашем бегстве тогда я ему поведала. Запомнил, скорее всего, — пожимаю плечами. — Так что, думаю, что ничего в этом нет и ты зря его подозреваешь…

— И все же… каков его план? — продолжает Лина играть в свои тайны Мадридского двора. — Ты никогда не забивала его имя в поисковик в интернете? — спрашивает она и в секунду оказывается сидящей на диване.

— Нет, не пробовала.

Да у меня даже причин это делать не было.

— Тогда я знаю, чем мы займемся! — объявляет она и, достав телефон, вбивает в поисковик его имя.

Сажусь рядом с ней и достаю свой телефон, копируя ее действия. Все равно ведь заняться нечем, а спокойствия она мне не даст, пока что-нибудь не найдет, что успокоит ее душеньку.

Примерно полчаса роемся в сети, но ничего не находим. Везде пишут о Глебе Морозове, как о хорошем бизнесмене, приятном человеке. Лина даже находит какую-то давнюю статью о Глебе.

В прошлом он был спортсменом, но получил серьезную травму по вине соперника. Карьера его на этом завершилась. И он старается о ней не говорить. Во всех интервью шутит, но стоит услышать вопрос про спорт, сразу мрачнеет. Многие пишут, что эта тема табу для него, и если хотят получить какой-то комментарий, то стараются этот вопрос оставить на десерт. Правда ничего не добиваются.

— И все равно его еду я есть не буду, — объявляет Лина, устав от поисков и откладывая телефон в сторону. — И тебе не разрешаю, Надя! Вдруг там снотворное или яд? Кто знает, каков план?

— Ладно-ладно, — соглашаюсь с ней, но Морозову я все равно доверяю.

Не думаю, что он бы стал такое делать и все же… глубоко внутри начинаю поддаваться панике свояченицы.

Дверь открывается, и Морозов заваливается к нам.

— Ну и прилипалы, — вздыхает он, сев на край кровати. Поближе к закускам — Я составлю вам компанию, пока отдыхаю от этих акул пера? — спрашивает Глеб и берет закуски. — А чего не едите? — спрашивает он нас, словно и не замечает прищура Сабуровой и моего молчания. — Я для вас самое вкусное выбрал, девчат. Самые лакомые кусочки лично отбирал,— как бы обиженно продолжает и сам шпажку берет.

— Мы не были голодны, — отвечает ему Лина.

— Диета, — недовольно цокает он языком. — Все ясно с вами, бедняжки, — хмыкает, продолжая опустошать мясную тарелку. — Кстати, раз мы здесь одни, то совета спросить хочу.

— Нашего? — недоумевает уже Лина, потеряв нить логики поведения Морозова.

Я же даже не искала.

— Ага, — кивает и поворачивается к нам. — Как отказать девушке, чтобы ее не обидеть? — спрашивает он, обнажая тарелку, которую перетащил уже на свои колени. — К отцу стали захаживать его друг с дочерью. Так эта дочь не дает мне прохода, — жалуется он недовольно. — И грубо ее отшивать не хочется. Все же дочь друга отца. Но и ее намеки уже слишком вызывающие. Она меня чуть ли не в койку тащит при отце, а я… ну не привык я спать с теми, кто за мной бегает. Мне больше по душе охотиться и самому жертву в кровать тащить. Вот это кайф, а эта… Вот как мне ее отшить?

— А если сказать, что влюблен в кого? Что хранишь ей верность? — предлагаю я.

— Говорил я ей! — восклицает недовольно. — Но ее это не трогает.

— Скажи, что девушка у тебя беременная. Жениться собрался, — предлагает Лина. — Я бы из уважения к себе после этого от парня отвязалась. Уж от будущего отца-жениха я бы точно отстала.

— А ты за парнями бегаешь? — с хохотом спрашивает Морозов мою свояченицу. — Отец говорил, что это ты от них ноги уносишь. Да так, что только пятками сверкаешь.

— Твой отец не соврал. Я от них бегала, пока один не догнал, — хмыкает Сабурова, покрутив кольцо на пальце. — Глеб, а ты чего не в зале? Отчего не со всеми?

— Устал от журналистов, — признается он с грустью. — После объявления об общем проекте, все хотят урвать эксклюзивный кусочек информации. Я не привык к такому вниманию. Собственно, как и отец, — разводит руками. — Но нужна шумиха и вам, и нам. Я старался отвечать на все их вопросы, но есть те, на которые я отвечать не намерен. Да и вообще эти вопросы никакого отношения к проекту не имеют. У меня полное право не отвечать на них. Но раз проигнорируешь, второй, а на третий раз уже выводить начинает. Давят сегодня больше, чем обычно, — жалуется он нам свободно и расслабленно, что не знаю, как у Лины, но в моих глазах он вновь белый и пушистый. Не строит никаких козней и интриг.