— А как ты угрожал лишить меня родительских прав? — Голос мой становится тише, но злее. — Использовать моего собственного сына как оружие против меня? Это тоже бизнес?

Он отворачивается, но я обхожу его, заставляю смотреть мне в глаза.

— Знаешь, что самое страшное? — шепчу я. — Ты даже не понимаешь, что делаешь. Точно как твой отец. Он тоже, наверное, думал, что воспитывает тебя для твоего же блага.

— Хватит! — взрывается Руслан. — Хватит нести эту чушь!

— Это не чушь! — кричу я в ответ. — Это правда! И ты это знаешь!

Он хватает меня за плечи, его пальцы впиваются в мою кожу. На мгновение в его глазах мелькает что-то страшное, и я понимаю — вот он, истинный Руслан. Тот, который может причинить боль.

— Отпусти, — говорю я тихо, но твердо.

Он смотрит на меня несколько секунд, потом резко отпускает и отступает. Смотрит на свои руки так, словно видит их впервые.

— Я... я не хотел...

— Нет хотел, — говорю я, растирая плечи. — В глубине души хотел. Хотел показать мне моё место. Хотел, чтобы я боялась.

Милослава делает шаг к нам.

— Руслан, — говорит она спокойно, — может, хватит?

Он оборачивается к сестре, и в его взгляде столько ненависти, что мне становится не по себе.

— А ты! — указывает он на неё пальцем. — Ты вообще заткнись! Что за дрянь ты ей рассказывала?

— Правду, — отвечает Милослава невозмутимо. — То, что ты предпочитаешь забыть.

— Какую правду? — орёт он. — Эти сказки про подвал?

— Это не сказки, — говорит сестра тихо. — И ты прекрасно это помнишь.

Руслан замирает. Что-то меняется в его лице — гнев сменяется растерянностью, потом страхом.

— Нет, — шепчет он. — Этого не было.

— Было, — настаивает Милослава. — Тебе было семь лет. Ты разбил окно мячом, играя во дворе. Помнишь?

— Заткнись, — снова шепчет Руслан, но теперь в его голосе нет ярости. Только отчаяние.

Я смотрю на этого мужчину — моего мужа, отца моего ребенка — и вижу не грозного бизнесмена, а перепуганного семилетнего мальчика. Сердце щемит от жалости, но я заставляю себя помнить — это не оправдывает того, что он делал со мной.

— Папа сказал, что мужчина должен отвечать за свои поступки, — продолжает Милослава безжалостно. — И заставил тебя провести ночь в холодном подвале. В темноте. С крысами.

— Прекрати! — Руслан зажимает уши руками.

Но Милослава не останавливается:

— А утром, когда ты вышел весь в слезах и умолял простить, он сказал: "В следующий раз будешь думать головой, а не жалеть себя".

Руслан опускается на диван, лицо его становится серым.

— Этого... не было, — бормочет он.

— Было, — повторяю я тихо. — И это объясняет многое. Но не оправдывает, Руслан. Ничего не оправдывает.

Он поднимает на меня глаза — потерянные, полные боли.

— Я не хотел причинять тебе зло, — шепчет он.

— Но причинял, — отвечаю я. — Каждый день. Каждый твой холодный взгляд, каждое равнодушие, каждое решение без учета моего мнения.

— Я пытался быть хорошим мужем...

— Ты пытался быть правильным, — перебиваю я. — Но не хорошим. Ты делал то, что считал нужным, не спрашивая, чего хочу я.

Руслан молчит. Милослава подходит к нему, кладет руку на плечо.

— Руся, — говорит она мягко, используя детское прозвище, — папа был болен. Он не умел любить. Но ты можешь научиться.

— Слишком поздно, — бормочет он, не поднимая головы.

— Не поздно, — возражаю я, и сама удивляюсь этим словам. — Но только если ты действительно захочешь измениться. А не просто будешь оправдывать своё поведение детскими травмами.

Он смотрит на меня долгим взглядом.

— А ты... ты могла бы простить?

Вопрос повисает в воздухе. Я чувствую, как что-то сжимается в груди. Прощение... Легко ли простить эти унижения? Легко ли забыть боль, которую он причинил?

— Я не знаю, — отвечаю я честно. — Прощение — это не выключатель, который можно щелкнуть. Это процесс. И он требует времени. И желания с обеих сторон.

Руслан кивает медленно.

— Понимаю.

— Понимаешь? — не верю я. — Тогда почему ты развязал эту войну? Почему решил уничтожить меня, а не поговорить как взрослые люди?

Он снова опускает голову.

— Потому что... потому что не умею по-другому. Когда мне больно, я причиняю боль. Когда я боюсь, я нападаю первым.

— Как твой отец, — добавляю я.

— Как мой отец, — соглашается он тихо.

Повисает тяжелая тишина. Я смотрю на Руслана и не знаю, что чувствовать. Жалость? Злость? Разочарование? Всё сразу.

— Но понимание причин не отменяет последствий, — говорю я, наконец. — Ты причинил мне слишком много боли. Слишком много унижений. И пока что я не вижу, что ты готов работать над собой. Я вижу только попытки найти оправдания.

Руслан вскакивает с дивана так резко, что я отшатываюсь.

— Оправдания? — голос его снова становится жестким. — Я пытаюсь объяснить...

— Ты пытаешься переложить вину! — перебиваю я. — На отца, на обстоятельства, на кого угодно, только не на себя!

— Это неправда!

— Правда! — кричу я. — Ты так и не сказал простых слов: "Прости меня, я был не прав". Ты всё время ищешь оправдания своему поведению! Наверное, это слишком сложно — признать, что ты ведёшь себя как последняя сволочь, а не как взрослый человек. Или ты просто боишься, что, сказав это, тебе придётся взять на себя ответственность? Нет, лучше продолжать крутить словоблудие и искать оправдания — это ж так по-геройски!

Милослава молча наблюдает за нашей ссорой. Умная женщина понимает — иногда люди должны выкричаться, чтобы услышать друг друга.

— Я не могу просить прощения за то, кем меня сделали! — орёт Руслан.

— Но можешь просить прощения за то, что сделал сам! — отвечаю я с той же силой. — За свой выбор! За свои поступки! За свою жестокость!

— Я не жестокий! — снова повторяет он, но голос его срывается.

— Нет? — смеюсь я истерично. — Тогда почему я боюсь тебя? Почему вздрагиваю, когда ты поднимаешь голос? Почему наш сын спрашивает, не из-за него ли мы ругаемся? Наверное, это только у меня такая редкая форма паранойи — реагировать на твои крики, как на сигнал тревоги. Или, может, это просто магия твоего обаяния так действует — заставляет людей чувствовать себя виноватыми за твою неадекватность. Да, конечно, это всё мои галлюцинации, а ты — просто солнышко, которое случайно иногда слепит до ожогов.

Последние слова попадают в цель. Руслан бледнеет ещё больше.

— Савелий... что он говорил?

— Он до сих пор спрашивает, почему папа больше не живет с нами, — отвечаю я тише. — Думает, что это из-за него. Что если бы он был лучшим сыном, ты бы не ушёл.

Руслан закрывает лицо руками.

— Боже... я не хотел...

— Но так случилось! — не даю я ему закончить. — И это тоже твоя ответственность. Ты разрушил не только нас с тобой. Ты травмируешь ребенка. Ну да ладно, что там какие-то детские психологические шрамы? Главное — ты же всегда прав, да? Тебе же так удобно жить в своём мире, где все проблемы — это просто "неудачное стечение обстоятельств", а не последствия твоих действий. Молодец, продолжай в том же духе — скоро сын сам начнёт тебе аплодировать за каждый новый скандал. Или ты и это спишешь на "мои истерики"?

— Хватит! — взрывается он снова. — Хватит мне это говорить! Я и так знаю, что я плохой отец!

— Ты не плохой отец! — неожиданно для себя кричу я. — Ты любишь Савелия! Но ты плохой муж! И плохой человек! Потому что не умеешь нести ответственность за свои поступки!

Тишина после моих слов звенит в ушах. Руслан смотрит на меня так, словно я ударила его ножом в сердце.

— Значит, я плохой человек, — повторяет он тихо.

— Пока да, — отвечаю я безжалостно. — Но можешь стать лучше. Если захочешь. Если перестанешь винить во всем отца и возьмешь ответственность на себя.

Милослава подходит к брату, кладёт руку ему на плечо.

— Руся, — говорит она мягко, — помнишь, как ты защищал меня от папы? Когда мне было пятнадцать, и он узнал про Димку Соколова?