"Буду жать у выхода".

Сообщение было сухим, но оно заставило ее сердце совершить сальто. Он встретит ее. Лично. Не шофер, не такси, а он. В публичном месте. Это было нарушением всех их негласных правил, и от этого сообщения по телу разлилась теплая, тревожная волна.

Когда электричка подошла к нужной станции, ее руки слегка дрожали. Она вышла из вагона, сжимая ручку своей сумки, и оглядела шумный, заполненный людьми зал. И тут же увидела его.

Он стоял в стороне от основного потока, прислонившись к колонне, в темном пальто, наброшенном на плечи поверх дорогого костюма. Он не суетился, не искал ее глазами — он просто ждал, зная, что она появится. Его поза излучала такую привычную, леденящую уверенность, что он казался иномаркой, припаркованной посреди развалюх. Их взгляды встретились через толпу. Он не улыбнулся, лишь слегка кивнул, давая понять, что он ее видит.

Ариана с трудом пробилась к нему, чувствуя, как на нее смотрят десятки глаз — его присутствие было магнитом, притягивающим внимание.

— Марк Александрович, вы не должны были… — начала она, подходя.

Он прервал ее, взяв ее сумку из ослабевших пальцев. Его рука на мгновение коснулась ее ладони, и знакомый электрический разряд пробежал по ее руке.

— Машина рядом, — произнес он коротко и, развернувшись, пошел вперед, не проверяя, идет ли она за ним: он знал, что она последует.

В салоне автомобиля пахло его парфюмом и дорогой кожей. Они ехали молча. Он не спрашивал, как она провела время, не интересовался ее семьей. Он смотрел в окно, и в его профиле читалась усталость. Ариана украдкой наблюдала за ним, и эта усталость, это молчаливое напряжение, казались ей более красноречивыми, чем любые слова.

Он привез ее не к ней домой, а к себе. Войдя в пентхаус, он бросил ее сумку в прихожей и прошел на кухню.

— Ужин? — бросил он через плечо.

— Не… не обязательно. Я не голодна, — соврала она, понимая, что голодна смертельно после долгой дороги.

Он что-то пробурчал себе под нос и открыл огромный холодильник. Оттуда он извлек несколько аккуратных черных коробочек и поставил их на кухонный остров.

— Держи.

Ариана открыла ближайшую. Внутри, заботливо разложенные, лежали суши и роллы. Изысканные, свежие, явно из очень хорошего ресторана. Она посмотрела на него с удивлением.

Он пожал плечами, отводя взгляд, и его лицо снова приобрело то самое неловкое, смущенное выражение, которое она видела, когда он дарил ей цветы.

— Ну… все девочки любят суши, разве нет? — произнес он, и в его голосе прозвучала та самая юношеская неуверенность, разрушающая образ Железного Короля.

Это было так нелепо, так трогательно и так неуклюже, что у Арианы комом подкатило к горлу. Он, Марк Вольский, человек, принимающий миллиардные решения, заказал ей суши, руководствуясь стереотипным представлением о "девчачьих" предпочтениях. В этом жесте не было романтики, скорее какая-то отчаянная, неумелая попытка позаботиться. Попытка, которая стоила больше, чем самый дорогой ужин при свечах.

Она молча взяла палочки и принялась есть. Он стоял напротив, опершись о столешницу, и наблюдал за ней, не говоря ни слова. Он смотрел, как она ест, с такой интенсивностью, будто это было самое важное действие в мире.

Когда она закончила, он выпрямился.

— Ладно. Иди, прими душ. Ты пахнешь поездом.

В его тоне не было оскорбления, была лишь констатация факта и приказ. Она послушно пошла в ванную. Когда она вышла оттуда, завернутая в полотенце, на табурете уже лежала его футболка — чистая, мягкая, пахнущая им. Никакой соблазнительной ночнушки, никакого эротического подтекста. Просто сухая, удобная одежда, в которой можно спать.

Он ждал ее в спальне, уже переодетый в пижамные брюки. Он молча откинул одеяло на его стороне кровати, дав ей понять, что сегодня она спит здесь. Она легла, чувствуя, как все ее тело ноет от усталости и переизбытка эмоций. Он выключил свет и лег рядом, не прикасаясь к ней.

В полной темноте она лежала и слушала его ровное дыхание. Два дня в родительском доме казались ей сном наяву, а эта кровать, этот запах, это присутствие — суровой, но настоящей реальностью. Она уже почти проваливалась в сон, убаюканная теплом и безопасностью, которые она, как ни парадоксально, чувствовала только рядом с ним.

И тогда, сквозь тонкую пелену дрёмы, она услышала его голос. Тихий, низкий, лишенный всякой твердости, почти неслышный шепот, который, тем не менее, прозвучал громче любого крика.

— Я скучал.

Два слова. Всего два слова, сорвавшиеся с его губ в темноте, как признание, вырванное силой. Они повисли в воздухе, наполняя комнату таким напряженным, щемящим смыслом, что у Арианы перехватило дыхание. Он не скучал по кому-то или чему-то. Он скучал по ней. По ней, Ариане Орловой.

Она не ответила. Не повернулась к нему. Она просто лежала с закрытыми глазами, чувствуя, как по ее щеке медленно скатывается горячая слеза и впитывается в ткань его подушки. Это была слеза облегчения, боли, счастья и страха. Потому что эти два слова значили для нее больше, чем все ночи страсти, все дорогие подарки и все его молчаливые заботы. Они означали, что она впустила его в свое сердце. И выгнать его оттуда было уже невозможно.

29. Возвращение

Несколько дней, последовавших за ее возвращением, слились в один сплошной, изматывающий марафон. Сделка с "Вест-Грин-Строй" вышла на финишную прямую, требуя предельной концентрации, бессонных ночей и постоянного напряжения всех нервов. Они работали в режиме нон-стоп, их дни состояли из бесконечных совещаний, мозговых штурмов, вороха документов и коротких, деловых разговоров, в которых не было места ничему личному.

В офисе они были идеальным тандемом — Вольский, безжалостный и точный, как скальпель, и Орлова, собранная, эффективная, предугадывающая его мысли. Они обменивались взглядами, полными профессионального понимания, их пальцы иногда касались при передаче файлов, и каждый такой мимолетный контакт отзывался в Ариане тихим, слабым разрядом, напоминанием о той близости, что оставалась за стенами "Вольск Групп". Но на большее не было ни сил, ни времени.

Они не оставались наедине все эти дни. Он ночевал в своем кабинете, она — у себя дома, падая без сил на кровать и проваливаясь в тяжелый, без сновидений сон. Но его отсутствие было ощутимым, как физическая боль. Она соскучилась по нему. По его прикосновениям, по его молчаливому присутствию рядом, по тому чувству полной, пусть и