— Пять миллионов долларов, — сказал он, словно надеясь, что эта сумма заставит меня отступить.

— Два миллиона долларов, — я решил торговаться, хотя и понимал, что готов отдать ему всё, что он пожелает, если он откажется. Я хотел её, и я не собирался уходить из этого клуба без неё. — Два миллиона и моё влияние, начиная с того, что я достану тебе приглашение на подпольную гала-вечеринку в следующем месяце.

— В следующем месяце состоится подпольная гала-вечеринка? — Он нежно похлопал по щеке девушку, которая стояла на коленях рядом с ним, и она встала, приняв это за разрешение уйти, и неторопливо покинула нас.

— Да, — ответил я, зная, что никто бы его не пригласил, особенно организатор, но организатор был мне должен, и он мог бы потерпеть Михаила несколько часов, если бы я попросил его об этом.

— И это единственное, что я получу от всего этого? — Спросил он с любопытством, и я кивнул.

— Ещё два приглашения, и по первому ты сможешь понять, что оно того стоит, — я ждал, пока он передумает.

Все оказалось очень просто.

Для него важно быть принятым в обществе. Из-за стереотипов у него уязвлённое самолюбие. Он стремится к тому, чтобы его принимали, ведь, по правде говоря, мы все созданы из одного теста. Люди, которые не принимают его, не менее злы, чем он сам.

— Три миллиона. — Настаивает он. Но он может согласиться и на два миллиона. Это запредельная сумма, но я знаю, что она того стоит.

Я стараюсь не смотреть на неё, когда заключаю сделку, чтобы он не заметил моего отчаяния. По выражению его глаз я могу сказать, что он желает этой сделки больше всего на свете.

— Два миллиона, но если ты хочешь три, я забираю своё приглашение обратно...

— Два миллиона мне подходит, — пожимает он плечами. — Я могу отдать её тебе за два миллиона. — Он делает грустное лицо, изображая карикатуру, как будто теряет что-то невосполнимо ценное.

Для меня она даже больше, чем весь грёбаный мир. Но по его мнению, она лишь предмет торга.

— И что? — Я откидываюсь на спинку стула.

— Я подготовлю документы, а она пока развлечёт тебя, — говорит он, доставая телефон из внутреннего кармана своего костюма. — Не думал, что тебе нравятся рабыни, — он улыбается так, словно только что нашёл во мне единомышленника.

— А мне и не нравятся, — я ставлю стакан с напитком на стол, затем поворачиваюсь и наблюдаю за тем, как она кружится вокруг шеста, а затем изящно соскальзывает вниз, чтобы выполнить шпагат.

Мне не нравятся рабыни.

Мне нравится лишь она.

ГЛАВА 2

ВИРДЖИЛИО

Я стараюсь не касаться Зои, когда открываю дверцу своей машины у въезда на VIP-парковку, чтобы она могла сесть внутрь. Я не могу отвести от неё взгляд. У неё такие же голубые глаза, как у сверкающего океана в солнечный день. Волосы русого цвета, длиной до подбородка, стали чуть тусклее, чем я помнил, но они всё те же.

Зои стоит у двери, и её нерешительность словно выстрел из рогатки, нацеленный на дверь темницы моего разума, где я запер воспоминания, которые стали основой моих ночных кошмаров. Когда я видел её в последний раз, она тоже колебалась. Возможно, мне следовало прислушаться к её словам. Она не хотела доводить дело до конца, хотя в глубине души понимала, что это необходимо для её же блага:

— Ты уверен? — Спрашивает Зои, набивая рот арахисом, как всегда делает, когда волнуется, а сейчас она очень нервничает.

— Да, — снова отвечаю я. Неважно, что она задаёт один и тот же вопрос с тех пор, как мы приехали сюда. Я буду продолжать давать один и тот же ответ, пока мы не покинем это место навсегда. — Ты полюбишь Милан, — добавляю я, потому что видел фотографии, но это не значит, что мы уезжаем только из-за любви к этому городу.

Зои осуществляет свою мечту стать модельером, а я — свою мечту увидеть, как она добивается успеха. Мы так близки к тому, чтобы оставить всё позади, и каждый шаг, который мы делаем, держась за руки, по направлению к терминалу аэропорта, кажется шагом к обещанию нового начала для нас обоих.

Она оставляет своего жестокого отца позади, и я тоже.

Вся тяжёлая работа, которую она проделала над дизайном, и то, что я был её моделью, принесли свои плоды, когда она была выбрана одним из ведущих дизайнеров для демонстрации своей коллекций под руководством Валери Мур на Неделе моды в Милане в этом сезоне.

— Мы больше никогда не вернёмся, — с улыбкой произносит она, и в её рот отправляется ещё один арахис прямо из пачки.

Она больше не будет скрывать свои синяки под косметикой, и больше не будет притворяться счастливой, скрывая боль. Теперь она может жить по-настоящему, свободно. Ей сделали предложение, и я благодарен за возможность быть рядом с ней в этот важный момент.

Мы пробираемся сквозь толпу, и я чувствую её волнение, просто взглянув на её лицо краем глаза.

— Ты не забыл взять зубную щётку? — Спрашивает она, не останавливаясь, как обычно, когда вспоминает о забытом.

— Да, — усмехаюсь я, — но я уже говорил тебе, что нам не нужно летать через все страны с зубными щётками. — Я сопротивляюсь желанию облизать зубы. — Мы можем купить всё на месте.

— Лучше перестраховаться и быть наготове, — она теребит карман своей выцветшей толстовки с капюшоном цвета меди, моей толстовки, которую она никогда мне не вернёт. В руке она держит упаковку арахиса и достаёт смятую бумажку, которая служит нашим списком дел: — У тебя появляется сыпь, когда ты не пользуешься мылом. Ты хотя бы взял с собой кусок?

Теперь я смеюсь, радуясь, что она помнит так много важных вещей для нас обоих:

— Я в любое время готов отправиться с тобой в Милан...

— Ты взял мыло, Вирджилио? — Она хмурится, и я встаю перед ней, отступая назад, чтобы подарить ей свою лучшую ободряющую улыбку и заверить, что всё под контролем.

Но тут я замечаю его вдалеке.

Холод пробегает по моим венам, и кожа покрывается мурашками, которые видны на тех участках моих предплечий, которые не прикрыты подвёрнутыми рукавами моего свитера цвета слоновой кости.

Офицер Джозеф Грей.

Её отец, и что ещё хуже, он в полицейской форме, а это значит, что его не