А я бьюсь, как муха, в стекло. В идиотском вечернем платье из коллекции Prenatal.

— Девушка, в другую сторону открывается. — Входящий мужчина легко толкает дверь, пропуская меня вперед. И я, наконец, вламываюсь в приемник.

В голове полный раздрай. Я знаю, что все происходящее — просто ошибка. Не мог мой Глеб ехать куда-то на мотоцикле, да ещё и с девушкой. Когда я покорно ждала его на вечеринке в честь нашего будущего ребенка. Устроенной его мамашей.

Только глупое сердце дергается и скачет у самого горла. Не дает сосредоточится и поверить в собственные мысли.

Сейчас я все выясню, успокоюсь. А потом мы вместе с Ниной Михайловной найдем Глеба.

— Подскажите, — обращаюсь к той самой суровой женщине за стойкой, — мне звонили из больницы. Говорят, что Глеб Орлов у вас. Я жена, — добавляю затем и в доказательство зачем-то сую ей в лицо правую руку с кольцом.

Она покидает свой наблюдательный пост и плюхается на рабочее место за компьютером, успев осуждающе посмотреть на мои оголенные плечи. И я невольно стараюсь повыше подтянуть лиф вечернего платья, неуместного здесь.

— Сейчас, минуточку… — цедит женщина. И не торопясь одним пальцем набирает фамилию. Жует губы, изучая информацию на экране.

Господи, как же долго! Я переминаюсь с ноги на ногу, пытаясь сдержать раздражение и не торопить ее.

Наконец, видимо, решив, что с полуголой девицы, отвлекающей её от важных дел, достаточно мучений, она бросает на меня тяжелый взгляд.

Почему-то от этого взгляда меня пробирает ледяная дрожь. Напрягаюсь в ожидании…

— Орлов поступал, к операции готовят его. — Я ожидаю услышать что-то подобное, только поэтому не падаю в обморок. — Тяжелое состояние, завтра узнавайте, как операция прошла.

— Подождите. Это другой Орлов, какая-то ошибка произошла… Это не мой муж, понимаете?

Я чуть ли не засовываю голову к ней в окошко. Будто через отверстие в оргстекле смогу доказать, что у них в системе что-то сломалось, и сейчас мне пытаются выдать за моего мужа какого-то бедолагу-байкера Орлова, разбившегося со своей подружкой на мотоцикле.

— Девушка-а-а, — тянет она, — ну вам же русским языком говорят. Орлов… — грузно перевалившись она заглядывает в монитор коллеги. — Орлов Глеб Николаевич, 30 лет. Не ваш что ли?

— Мой, — лепечу, прижав руки к груди, — то есть не мой… Мой муж не ездит на мотоциклах.

— Нет, Маш, ты слышала… — взрывается возмущением администратор, обращаясь к рядом сидящей коллеге. — Будто мы тут сидим, в носу ковыряемся и на людей наговариваем. Не ездит он у нее… Ездит и ещё как ездит!

— Не переживайте, — сочувственно вмешивается её соседка. — Вы пройдите к администратору, заберите его вещи, ключи и документы. Если не ваш, выясните. По коридору и налево.

Разворачиваюсь и несусь вперёд, не разбирая дороги. Грозная медсестра кричит мне вслед что-то про бахилы, но мне не до этого.

Запутавшись в переходах больницы, в панике сворачиваю не туда. Мечусь, как заяц, пытаясь найти нужную мне дверь.

— Простите, где можно забрать вещи больного? — Бросаюсь к первому попавшемуся мужчине в белом халате.

— Налево, потом по узкому коридору проходите, — начинает рассказывать он мне, и тут же отвлекшись, начинает кричать на кого-то за моей спиной. — Куда вы везёте пациента? К лифту и в операционную, вам было сказано, а вы его по всей больнице катаете!

Развернувшись, он уходит, на ходу ругаясь на то, что понабрали интернов без мозгов.

Я инстинктивно оборачиваюсь, чтобы увидеть источник его раздражения и обмираю.

Мимо меня проплывает искорёженное кровавыми царапинами и гематомами, лицо Глеба.

4. Не совпадение

Мимо меня проплывает бледное, искорёженное кровавыми царапинами и гематомами, лицо Глеба.

Это дурной сон. Просто кошмар. Галлюцинация.

И, как в самых ужасных сновидениях, я не могу двинуться с места. Нет сил, чтобы отвернуться или броситься к нему. Так и стою деревянным истуканом, уставившись немигающим взглядом, и хватаю ртом воздух.

На чугунных ногах, с трудом делаю шаг, потом другой. Наконец, сделав глубокий вдох, бросаюсь к мужу. Хватаюсь за каталку, склоняюсь над ним.

Всхлипнув, до боли закусываю нижнюю губу. С трудом сдерживаюсь, чтобы не взвыть волчонком.

Черты лица те же, но мой был таким красивым и жизнерадостным, а этот…

Какая-то важная мысль зудит в сознании, мелькает и тут же пропадает.

Сейчас я не хочу думать о том, что он был с женщиной, на байке. Какая разница, с кем он был, на чем ехал и куда. Ему же больно сейчас! Так больно…

— Глеб, Глебушка… Ты меня слышишь? — Боюсь прикоснуться к его лицу, оно все покрыто ссадинами. Нахожу его руку под простыней и сжимаю её.

Интерны смущенно переминаются, не решаясь отогнать меня.

Глеб открывает глаза, и я невольно отшатываюсь, будто меня толкнули в грудь. Так пугают меня тёмные и глубокие зрачки, затягивающие, как черные дыры.

Где прежние золотистые искорки моего Глеба? Это глаза много пожившего человека, страдающие и несчастные.

— Прости… — шепчет он запекшимися губами. Легонько шевелит ладошкой.

Звуки его голоса — знакомого, но какого-то не такого, бьют по нервным окончаниям, заставляют зажмуриться в ужасе.

— Глеб… — шепчу онемевшими губами. — Как же так?

Рискую дотронуться до его правой брови. Она кажется мне единственным целым местом на лице.

От этого прикосновения через кончики пальцев из меня будто вытекают последние силы. Как зачарованная смотрю на родное, и лицо, мне не верится до сих пор, что это и есть мой любимый.

— Съезди туда, — снова шепчет он и морщится.

— Куда съездить? Глебушка, о чем ты? — Большим пальцем ласково поглаживаю ему горячий лоб, стараясь не задеть порезы.

— Кирова 5-12. Запомни.

Я киваю. Две слезинки падают на простыни, оставляя расплывшиеся мокрые кружочки. У него же бред. Господи, пожалуйста, помоги ему…

— Вика, Кирова 5-12, повтори, — настойчиво повторяет он и пытается приподняться. У него не получается это сделать. Но один из интернов, решив, что с пациента достаточно, решается вмешаться.

— Ну-ка лежите! Все, поехали.

— Девушка, отойдите. — Воодушевленный примером молодого коллеги, другой решительно оттесняет меня плечом.

Со скрипом каталка трогается с места. Я бегу рядом, не отпуская руку мужа.

— Вика, повтори, — снова бормочет он.

— Кирова 5-12, - говорю, чтобы он отвязался. — Глебушка, я буду здесь. Посижу до конца операции. Все будет хорошо, не переживай. Мы справимся!

— Нет, — неожиданно твердо говорит он. — Съезди туда. Сейчас. Там же…

Каталка делает поворот и его ладонь выскальзывает из моих рук, разрывая последнюю связь между нами.

Не слышу конец фразы. Да и не придаю особого значения тому бреду, что он шепчет