В конце концов, устав с ним бороться, я опускаю руки и обмякаю в его объятиях. Мы стоим так очень долго — наверное, и на улице уже стемнело. Но когда Гор начинает гладить меня по волосам, я снова взбрыкиваю.

— Не трогай, — рявкаю я и, наконец, вырываюсь из его рук. — Никогда не смей больше ко мне прикасаться. Понял?

Гор молчит, а я отступаю на безопасное расстояние и только сейчас натягиваю трусы, порванные колготки и одёргиваю платье.

— Ты возомнил себе, что подарив мне квартиру, сможешь обращаться со мной, как со шлюхой? Ты ошибся, Горский, подобное унижение я не стану терпеть даже за все твои чёртовы деньги. Ясно? Тебе показалось недостаточным при всех отказаться от меня в загсе? А ведь я, идиотка, почти тебя простила и даже сочинила тебе оправдание. А только нет никаких оправданий, есть причина и следствие.

Утопив руки в карманах, Гор продолжает хранить молчание, и только брови удивлённо взлетают вверх — типа каки-таки причины?

— Тебе же начхать на чувства других людей по той причине, что ты — охуевший от безнаказанности самоуверенный ублюдок, и заранее всегда уверен, что с тебя не спросят. И ведь я тоже с тебя не спрошу, и даже Айке ничего не скажу. А знаешь, почему? Да потому что мне стыдно, что я допустила к себе такое обращение, что доверилась тебе. Ты решил проучить меня, Гор? А за что, скажи?

Обида и стыд захлёстывают снова, и я, не в силах сдерживать всхлипы, зажимаю ладонью рот. Выравниваю дыхание и с остервенением смахиваю бегущие слёзы.

— Разве я предавала тебя? Или, может, я клялась тебе в любви и напрашивалась замуж? А ведь это не я, а ты преследовал меня все эти годы. А теперь решил наказать за то, что я не оправдала твоих ожиданий? А чего ты ждал от меня, Гор? Или ты оскорбился за то, что я использовала тебя? Так я этого никогда и не скрывала.

— Саша…

— Хуяша! Сейчас я говорю! А разве ты меня не использовал? Да мы оба пользовались друг другом, потому что нам так было нужно. Не знаю, что хотел от меня ты — ты ведь не слишком разговорчив, но я искала в тебе сильного мужика, которому нужна только я, и за которым смогу спрятаться. Я просто хотела вспомнить о том, что я женщина, а ты решил прогнуть меня.

— Это не так, — хмуро отозвался Гор.

— Да так! Я бы и не позвонила тебе сегодня, если б ты сам не предложил мне встретиться. А ведь я, как другу тебе позвонила, как скорой помощи… да, я хотела, чтобы ты вытрахал из меня весь нервяк и ненужные мысли. Мне было хреново — очень хреново, и я надеялась забыться с тобой. Какая дура, да, Гор? Да, я не потеряла от тебя голову, но я доверяла тебе… А ты наглядно указал мне моё место.

— Саш, я никогда не хотел тебя обидеть, — глухо произносит Горский. — Хочу, чтобы ты это знала. Прости…

Наверное, не смотри я ему в глаза, решила бы, что мне послышалось. Ну надо же, Змею понадобилось меня растоптать, чтобы вспомнить слово «прости». Наверняка для него непросто произнести такое, но сейчас у меня нет сил анализировать и удивляться.

— Нет, — я качаю головой и отступаю к стене. — Я никогда тебя не прощу. И эта квартира… она, конечно, очень шикарная, но это место всегда будет напоминать мне о том, как я валялась с голой жопой у тебя в ногах. Ты не угадал насчёт убежища, Горский, из этого убежища мне хочется бежать без оглядки. Не провожай меня.

* * *

«Не буду больше плакать!» — твёрдо обещаю себе, вытирая дорожки слёз. Проторчав почти два часа в итальянском ресторане и влив в себя литр кофе, я вызываю такси. Возвращаться за машиной на базу нет ни сил, ни желания, а в офис — тем более. Пусть увольняют — мне всё равно. Один хрен, я не смогу работать рядом с Рябининым. В телефоне куча пропущенных вызовов — от босса, от Стешки, от мамы… но никому из них я не смогу объяснить, отчего мне так паршиво. Как будто метелью крышу дома снесло, оставив меня голой.

— Я дальше не поеду, — заявляет таксист, тормозя на опушке леса.

— Вы боитесь, что ли? — я с недоумением разглядываю мужика, отказывающегося везти меня к дому. — Тут осталось всего метров двести.

— Да? А если я там застряну?

Я даже не пытаюсь спорить и показывать таксисту на укатанную Айкиным «Монстром» колею, а просто молча покидаю салон.

— Эй, куда? А деньги? — доносится мне вслед.

— Балалайку тебе в обе руки, — не оглядываясь, я перекидываю через плечо фак и топаю сквозь метель к родной избушке.

Опять метель и мается былое в темноте…

Не буду плакать!

Дома меня встречает Кирилл.

— А ты чего сегодня так рано? — спрашивает он и внимательно меня разглядывает. — Саш, что-то случилось? А машина твоя где?

На все вопросы я отрицательно качаю головой и, не останавливаясь, направляюсь к лестнице на второй этаж.

— Сань, — окликает Кир. — Там это… Кирюшки захотели порисовать в твоей комнате, но я их сейчас заберу.

Я настороженно прислушиваюсь к тишине, несовместимой с моими племяшками, и ускоряю шаг.

Порисовать, значит?

Застыв на пороге своей спальни, я таращусь на выпотрошенную в очередной раз косметичку и двоих мелких шмакодявок, обмотанных ёлочной мишурой и вооружённых моей дорогущей косметикой.

— Сас, класивая я? — Кирюша гордо выпячивает размалёванные от носика до подбородка губёшки, а Лиечка, к слову, с таким же торжественно-боевым мейком, нежно мне улыбается и кокетливо опускает глазки.

Устало кивнув, я сползаю на пол рядом с девчонками и напрочь забываю о данном себе обещании больше не плакать.

Глава 14

Александрина

Вторник

Моё утро пахнет хвоей, мандаринами и малиной. И стремительно несущийся к нам Новый год со всеми его ароматными атрибутами здесь вовсе ни при чём — это Айка шаманит над волшебным чаем, чтобы исцелить меня от внезапной простуды и не позволить сорваться новогоднему путешествию.

Как же не вовремя я заболела — на работе аврал, да ещё этот грёбаный корпоратив через два дня. Но с другой стороны — у меня появилась веская причина избежать этой вечеринки, а главное — встречи с бывшим. А душа всё равно