Игнорирую. Мне нечем парировать.

— И я просто испугалась, — продолжаю. — Так глупо зарыла голову в песок и сбежала. Уволилась. Уехала к маме. Когда я знала срок был уже таким, что не стояло даже вопроса, оставлять или нет. Я очень много думала и очень сильно боялась, а потом моя мама заболела раком и мне просто было не до семейных драм. Я осталась одна с ребенком и ее болезнью и просто пыталась справляться со всем сразу. Это длилось целую вечность, а когда мамы не стало, я поняла, что упустила важную деталь: я так и не сообщила ничего тебе.

Слезы душат. Я никогда никому не открывалась так сильно. Даже Арина, кажется, не видела моей слабости. Я всегда была сильной, я всегда должна быть сильной ради мамы, ради Макса. Всегда сильной ради кого-то и никогда слабой ради себя.

— Почему… — шепчет он, закрывая руками лицо, а потом взрывается и на каждое слово ударяет ладонями в руль. — Ну почему, почему, почему, черт возьми, почему!!! Один звонок, одно сообщение! Я бы помог всем, что возможно, я бы землю вырыл, но сделал бы все для тебя, для вас! Но я просто жил и понятия не имел, что у меня растет сын и что ты одна справляешься со столькими проблемами! Почему, Света?! Неужели было лучше пытаться выгребать одной, чем просто сообщить мне?! По твоему что, я мог бы тебя послать?

Я не отвечаю. Принимаю все его слова как удары один за одним, а потом он замолкает, а я начинаю так горько плакать, что даже Костя не выдерживает и прижимает меня к себе, позволяя выплакаться. И шепчет без остановки мне в макушку.

— Я просто жил и не знал… Жил как хотел, ездил отдыхать, радовался жизни, пока вы с Максом переживали такой сложный период. Я не понимаю тебя, но я и себя ненавижу за то, что был настолько ненадежным человеком, что ты не могла сообщить мне даже о наличии сына. Я вчера еще понял, Света, но я не верил. А сегодня Макс, и… мы правда похожи. И ты дала ему мое отчество, что просто сносит меня с ног! Я злюсь чертовски, одновременно с тем я практически ненавижу себя. Каждый мужчина мечтает о сыне, но моему внезапно уже два с половиной. И я совсем ничего не знаю о нем, и… Я хочу подарить ему подарки. Много. Целый магазин! И познакомиться хочу, как папа, по-настоящему. Я пока не переварил, не знаю, что мне делать, просто… Я очень хочу быть рядом, Света. И я обещаю быть тем, кому ты сможешь доверить все.

Глава 21. Костя

Уже примерно полчаса мы сидим на кухне у Светы и молча пьем кофе. Молча — потому что оба без понятия, что еще говорить. Разговор в машине оказался таким выматывающим, что у нас двоих не осталось никаких сил. Нам даже плевать на то, что, вообще-то, рабочий день в самом разгаре. На все плевать, если честно.

Я папа. Отец. У меня сын.

Есть огромное сожаление, что я не осознаю это стоя в роддоме через минуту после его рождения, но даже когда ему два с половиной это ощущается очень круто. Гордо. Трепетно.

Сын! Мой! Первый, старший, по-настоящему мой.

Я и верю в это и нет одновременно, просто потому что это чертовски сложно принять. Живу с осознанием этого меньше суток, а с точной информацией всего несколько часов. Это опьяняет. Пугает, нет смысла это скрывать. Окрыляет.

Мне безумно хочется воврваться в жизнь их уже привычной семьи и стать их частью. Макс — мой сын. Я влюблен в Свету по уши. Я не хочу упускать возможности воссоединения и сделаю все, чтобы они мне доверяли.

Но я понимаю, что с ноги влететь к ребенку в жизнь с криками “Макс, я твой отец” вообще не вариант. Он слишком мал, ему будет сложно понять, мне кажется. Надо подружиться с ним покрепче, а дальше все само собой сложится.

Но я папа, прикиньте! Надо срочно рассказать об этом всему миру. Мои родители бабушка с дедушкой… Может, если они были не самыми внимательными для сына, то станут крутыми для внука?..

Все так сложно и запутано. Как дальше вообще, что будет? А если Света не хочет впускать меня в их жизнь? Как побираться сквозь ее стены, а?

Внезапно мы слышим кашель, а потом детский плач. И пока я пытаюсь вообще понять, что происходит, Света уже вылетает из комнаты. Как легко отличить настоящего родителя от… от меня.

Лечу следом за ней. Она сидит у кроватки Макса и обнимает его, пока он плачет. Что-то случилось. Макс не выглядит как ребенок, который может плакать без причины, я же виделся с ним частенько.

Присаживаюсь рядом, беру его за ручку.

— Эй, приятель, — шепчу ему. — Что случилось? Что-то болит?

Он начинает плакать еще сильнее и я чувствую себя редкостным чмом из-за этого, но тут он вдруг кивает и показывает пальчиком в открытый рот.

Горло? У него болит горло?

— Макс, ты что… — говорит Света. — У тебя болит горло?

Он снова кивает. Она трогает его лоб, щеки и шею. Судя по красным щекам у малыша температура.

— Где градусник? — спрашиваю у нее. — Я принесу.

— На кухне за зеркалом в шкафчике.

Лечу туда. Нахожу градусник быстро, передаю Свете, она ставит Максу подмышку. Он быстро успокаивается, но жалуется на боль в горле и в целом ему плохо, это и так видно. Как так? Утром все было хорошо! Мы все утро были вместе, это же не может быть из-за меня?... Мы не ели и не пили ничего холодного! И я сразу спешу об этом сообщить Свете.

— Нет, Кость, — она даже находит силы на улыбку. — Так быстро оно даже не проявилось бы. Скорее всего какая-то инфекция в саду или на детской площадке. Все дети болеют, главное, чтобы все выздоравливали.

Градусник пищит ровно на этих словах и мы вдвоем ужасаемся высоким тридцати восьми и восьми. Это, блин, очень много!

— Вызовем скорую? — спрашиваю.

— Нам бы к врачу, чтобы посмотрели и выписали лекарства. Надо вызвать его.

— И когда он приедет? Нет, Свет, это несерьезно. Давай поедем в больницу? Чем быстрее его начнут лечить, тем лучше, разве нет?

Я волнуюсь. Очень. Я пару часов как стал отцом, а у моего сына уже высокая температура. Мне совершенно не хочется их подводить.

— Не знаю, — хмурится она, — тебе разве не надо на работу?

— Мне надо быть с вами! Решай, как поступить лучше. Все остальное сейчас неважно.

Она колеблется всего полминуты, пока Макс снова не покашливает и не жалуется на то, что горлышку больно.

— Поехали, — говорит она решительно.

— Ну что, боец, — говорю Максу, поднимая его на руки. Он горячий, как печка, а еще очень слабенький. Мне хочется защитить его от всего мира, — поедет к доктору? Покажем горло твое, попросим витаминки.

Он кивает. И прижимается ко мне так сильно, что я в моменте ловлю себя на мысли, что переверну для него хоть весь мир. Если ему это будет нужно.

Света быстро переодевает его, не забирая с моих рук, и мы идем к машине. Я не отдаю его Свете, несу на руках сам. Он тяжелый парнишка, а она и так очень долго носила его одна.

Света садится с ним на заднее, я еду быстро, но так аккуратно, как еще никогда не возил. Частная клиника, проверенная, хорошая. И если к педиатру будет очередь, нам примет заведующий без очереди. Я договорюсь. Он немного мой крестный. Совсем чуть-чуть.

Мы доезжаем быстро. Макс больше не капризничает, но я очень волнуюсь. Я еще не сталкивался с детьми с температурой. Тем более со своими детьми!

Дойти до кабинетов и даже спросить на ресепшене свободного педиатра мы просто не успеваем. Потому что мой крестный стоит как раз у стойки и подписывает какие-то бумаги. И тут же оживает, заметив меня.

— Костя! — он застывает, замечая в моих руках ребенка. Быстро смотрит на него, на меня, на него, на меня. Кивает сам себе. Переводит взгляд на Свету. Улыбается. Все понимает, крутой мужик. — Какими судьбами сюда?

— У Макса вот температура высокая и горло, вроде, болит. Нам бы осмотреть его.

— Пошли ко мне, — тут же включается он, не медля ни секунду. — Быстро!

Мы быстро следуем за ним. Это самый адреналиновый первый день в роли отца, честное слово. В кабинете крестный быстро включается в работу, задавая кучу вопросов Свете, на которые я очень жалею, что не могу ответить. Болел ли в раннем возрасте, как прошли роды, как часто в год болеет ребенок… Это никогда не перестанет меня задевать, но я точно знаю, что хочу знать все. Каждую мелочь. Каждую секундочку их жизни эти три года!