Артуро был более добрым отцом, чем я когда-либо был.

— Давай, — говорю я, наклоняясь, чтобы обнять ее за талию и поднять на ноги. — Тебе нужно пойти со мной. Мы должны привести тебя в порядок. Я обещаю, что Давиде будет хорошо заботиться о нем, пока не приедет доктор. Но ты должна пойти со мной.

Давиде смотрит на меня через плечо, прежде чем его взгляд устремляется к Билли. Я вижу вопрос, но я сделаю все возможное, чтобы избежать его.

— Это между нами, и ты никому не должен говорить об этом ни слова, — говорю я Давиде, забирая Билли. Она утыкается лицом мне в плечо, ее рыдания пропитывают мою кожу.

— Да, босс, — говорит Давиде.

Билли продолжает плакать, пока я несу ее вверх по лестнице. Она делает глубокие вдохи, пытаясь успокоиться, но каждый раз, когда ей почти удается сдержать рыдания, все начинается сначала.

— Все будет хорошо, — говорю я, неся ее на чердак.

Она не сопротивляется, когда я сажаю ее на край ванны и сажусь перед ней на корточки. Я провожу большими пальцами под ее глазами, пытаясь вытереть немного слез, но они просто продолжают течь. Я не знаю, как ей помочь, и это разрывает меня на части изнутри.

Я не могу сказать ей ничего, что могло бы облегчить боль, которую она сейчас испытывает. Ей нужен Артуро. Он всегда знал, что сказать, когда что-то шло не так. Он был тем, кто успокоит ее и приведет в порядок. Он позаботится о том, чтобы о его дочери позаботились.

Однако его здесь нет, и он никогда не простит меня, если узнает, что я оставил его дочь страдать в одиночестве.

Он также не простит мне моих мыслей о его дочери, хотя я не собираюсь когда-либо позволять ему узнать об этом.

— Нам нужно смыть с тебя кровь, — говорю я, вставая и включая душ. Вода каскадом стекает вниз, окружающее ее стекло запотевает от пара.

Билли хватается за край ванны, как будто это единственное, что связывает ее с этим миром. Я смотрю на нее.

Мне придется затащить ее туда и надеяться, что вода выведет ее из шокового состояния.

Я вытаскиваю пистолет из-за пояса и кладу его на стойку. Хотя ее рыдания прекращаются, слезы все еще текут по ее щекам, когда я помогаю ей подняться на ноги и веду в душ. Ее руки сжимают мои предплечья, когда я возвращаюсь в душ, становясь под струю и увлекая ее за собой.

Розовая вода покрывает кафель, направляясь к сливу. Билли смотрит на меня, ее светлые волосы падают ей на лицо. Я убираю волосы с ее лица и беру шампунь. Я брызгаю немного себе на руку, прежде чем смыть кровь с ее волос.

Пена становится розовой, так как я стараюсь выжать из прядей как можно больше крови. Закончив с ее волосами, я приступаю к ее рукам, не торопясь втираю мыло в ее кожу.

— Он мертв, — шепчет она, медленно моргая. — Мэтт мертв.

Мэтт. Я должен запомнить это имя.

— Прости, — тихо говорю я, стягивая через голову ее промокшую рубашку и бросая ее в угол. Я стараюсь не смотреть на то, как кружевной лифчик облегает ее груди. Моим рукам до боли хочется прикоснуться к ним, но сейчас не время. — Я знаю, он много значил для тебя. Я собираюсь выяснить, кто это с ним сделал, и заставлю их заплатить.

Я не утруждаю себя тем, чтобы сказать ей, что знаю, кто это сделал. Это только расстроило бы ее еще больше.

Вместо этого я помогаю смыть кровь с ее тела, прежде чем переодеть ее в мягкую пижаму. Она больше ничего не говорит мне, когда я укладываю ее в кровать и сажусь на край, проводя полотенцем по ее волосам.

Я беру расческу с ее прикроватной тумбочки и распутываю ей волосы, ожидая, что она мне что-нибудь скажет. Ее взгляд витает за миллион миль отсюда, когда я заканчиваю с ее прической и убираю расческу.

— Я должен пойти посмотреть, не снял ли Давиде что-нибудь с камер. Если тебе что-нибудь понадобится, позови меня или домработницу, и она найдет меня, хорошо? — Я встаю и наклоняюсь перед ней, пытаясь заставить ее посмотреть на меня.

Когда она это делает, в ее глазах нет ничего, кроме затравленного выражения. Хотя я знаю, что это не первый раз, когда она видит смерть — даже близко, — эта смерть сильно ударила по ней.

Я не знаю, как заставить ее почувствовать себя лучше. Если бы я мог хоть немного облегчить ее горе, я бы это сделал, но поскольку я не могу, лучшее, что я могу сделать, — это заставить Паоло заплатить за то, что он сделал.

Понаблюдав за Билли еще мгновение, я иду к лестнице. Когда я оглядываюсь через плечо, она исчезает под одеялом. Я вздыхаю, спускаясь по лестнице, задаваясь вопросом, не испортил ли я ей жизнь окончательно.

Если бы я не заставил ее жить здесь, она, возможно, не увидела бы мертвое тело мальчика, которого когда-то любила. Услышать о его смерти было бы легче, чем пытаться спасти уже мертвого человека.

Меня гложет чувство вины, когда я возвращаюсь к телу. Пока я должен уточнить у Давиде насчет камер наблюдения, мне нужно знать, не оставил ли Паоло каких-нибудь улик на теле.

— Доктор уже здесь? — Спрашиваю я, входя в холл и видя, что Давиде просматривает записи с камер безопасности на своем телефоне.

— Да. Он снаружи и ждет разрешения, чтобы увезти тело.

— И он сделает это через минуту, — Я говорю, как я присесть рядом с телом. Мой желудок сжимается, когда я смотрю на мертвого молодого человека.

Видеть, как люди, которых я должен защищать, оказываются мертвыми, никогда не бывает легко. Я не знаю, как мой отец или брат смогли так остыть и оцепенеть к этому.

Я провожу руками по его телу, нащупывая что-нибудь, что может быть в его карманах или одежде. Что-то твердое в кармане его джинсов привлекает мое внимание. Я лезу в него и достаю листок бумаги, сложенный в крошечный квадратик.

Когда я разворачиваю бумагу и смотрю на нее, мир останавливается.

— Как, черт возьми, он пронес это сюда так, что никто не заметил? — Спрашиваю я, поднимая взгляд на Давиде. — Тебе лучше найти что-нибудь. Я не собираюсь продолжать играть с