в нем, что теперь выходит ночами?
Чарли щелкнул меня по носу.
— Не пялься.
Я хмыкнул и стал щекотать его по бокам. Он завизжал и выскочил из кровати, мелькнув пижамой — той самой, любимой, вся в лягушках. Мне пришлось заказать еще две пары, потому что он отказывался спать в чем-то другом.
— Пааааап, — протянул Чарли, но в голосе звенел смех.
— Сделай одолжение, разбуди братьев.
В глазах Чарли вспыхнул озорной огонек — тот самый синий оттенок, что и у меня.
— Можно прыгать на них?
— Делай, что нужно, медвежонок.
Он широко улыбнулся и, издав боевой клич, помчался из комнаты.
Я рухнул обратно на матрас — в паху все еще ныло. Этот ребенок меня когда-нибудь доконает.
Голова гудела, пока я пытался вспомнить, когда в последний раз спал полночи. Честно говоря, в памяти этого не осталось. Может, чудо случится на выходных. Если Чарли вымотается на свадьбе у дяди, а Дрю и Люк не сотворят какую-нибудь глупость.
Я бы продал почку за двенадцать часов нормального сна.
— Убирайся из моей комнаты! — заорал Люк в конце коридора.
Вот черт.
Я поднялся, свесил ноги с кровати. О двенадцати часах можно было забыть.
— Ты убил мои Фрут Лупс, — прорычал Люк на младшего брата.
Дрю поднял взгляд от телефона и пожал плечами:
— Я проголодался.
Люк метнул в меня свою грозовую тучу:
— Дай угадаю. Больше нет.
Я стиснул задние зубы и двинулся к кладовой. Я ведь понимал, что подростковый возраст будет непростым, но Люк будто превратился в другого человека, когда ему стукнуло шестнадцать. Он общался в основном рычанием и мрачными взглядами и никогда не говорил, что творится у него в голове.
Это ранило сильнее, чем он когда-нибудь узнает. Он сделал меня отцом, у нас всегда была особая связь. Рыбалка, походы, палатки. Мы делали все вместе. Пока он вдруг не решил, что я ему больше не нужен. Почти за одну ночь.
Я осмотрел полки: Cheerios. Cocoa Pebbles. Shredded Wheat. Cap'n Crunch. Kix. Фрут Лупс — ноль. Я поморщился — хлопьев у нас было хоть отбавляй, а вот всего остального почти не осталось. Нужно в магазин. Срочно. Я сгреб коробки и вернулся на кухню.
Поставив их на остров, я встретил взгляд разъяренного Люка.
— Плохая новость: Фрут Лупс нет. Хорошая — у нас есть все остальные хлопья, которые придумало человечество.
Люк отодвинул табурет:
— Поем в школе.
Я открыл рот, чтобы возразить, но закрыл. Я уже понял: с Люком нужно выбирать, за что именно стоит сражаться. И вопрос, где он позавтракает, — не тот холм, на котором стоит умирать.
Дрю и Чарли даже не обратили внимания на вспышку старшего брата. Такое случалось так часто, что теперь просто стало фоновым шумом. Чарли уткнулся в книгу о рептилиях, а пальцы Дрю бегали по экрану телефона. Я купил ему эту чертову штуку, чтобы он мог сообщить, где находится, или предупредить, если тренировка затянулась, а она теперь намертво приросла к его руке.
Я развернулся к столешнице. Бананы давно перезрели, но в миске лежал одинокий апельсин. Я взял его, очистил, разрезал и разложил по мискам, пододвигая их тем двоим, кто еще разговаривал со мной.
— Сделайте одолжение — съешьте хоть что-то, кроме сахара и углеводов. Чтобы меня не уволили с должности отца, ладно?
Чарли хихикнул и сунул дольку в рот:
— Не уволят.
Дрю скривился, будто учуял тухлятину:
— Апельсины — гадость.
Я уставился на своего тринадцатилетнего. Его челка падала на глаза так, как нравилось девчонкам. Цвет волос был светлее моего, ближе к оттенку его матери. Одна эта мысль вызвала вспышку злости — даже спустя столько лет. А за злостью, как всегда, пришла вина.
Я сделал то, что делал всегда: отправил все это в тот закрытый угол внутри, который никогда не открою.
— С каких пор? — спросил я.
Дрю передернул плечами:
— С тех пор, как понял, что эти волокна — мерзость. Будто жуешь один из бабушкиных вязаных проектов.
Чарли замедлил жевание, потом выплюнул дольку обратно в миску:
— Фу.
Я метнул в Дрю уничтожающий взгляд:
— Спасибо тебе большое.
Он только рассмеялся:
— Что поделать, если я всегда прав. Поэтому меня и обожают девчонки.
Я наклонил голову и сжал переносицу. Если мы пройдем школу без истории с беременностью, это будет чудом.
— Пап, а Кэйди может прийти после школы поиграть? — спросил Чарли.
— Завтра свадьба дяди Роана, у них, думаю, много дел, малыш.
Чарли нахмурился:
— Раз дядя Роан женится на маме Кэйди, это значит, я не смогу жениться на Кэйди?
Дрю поперхнулся хлопьями:
— Это почти как инцест, мелкий.
— Что такое ин-ин-це-ст? — выговорил Чарли с трудом.
Я смерил взглядом старшего из младших:
— Мы же говорили: не все слова подходят для маленьких ушей.
Чарли насупился:
— Я не маленький!
Дрю закатил глаза:
— Если ты до сих пор лезешь к папе в кровать, когда тебе снится кошмар, ты маленький.
Лицо Чарли вспыхнуло, он бросил ложку, спрыгнул со стула и умчался в комнату.
У меня дернулся мускул под глазом.
— Дрю.
Средний сын встретил мой взгляд. Волосы — в мать, а вот глаза — мои. До последнего оттенка.
— Но это правда. Ты его разбалуешь, он до двадцати будет спать с тобой.
Я вздохнул:
— У него был кошмар.
— Это не значит, что он не может ночевать в своей кровати. И он меня будит — идет по коридору и включает все лампы на свете, потому что боится.
— Мне жаль, что он тебя разбудил, но это не повод заставлять его чувствовать себя виноватым за страх. Мы все это проходили. Насколько я помню, у тебя был период, когда ты боялся зеленого монстра под кроватью.
В выражении Дрю промелькнула вина, плечи опустились:
— Ладно. Пойду поговорю с ним.
Я положил руку ему на плечо:
— Ты хороший брат.
Один уголок его рта дернулся вверх.
— Скажи это, когда высадишь меня у школы. Чтобы девчонки услышали. Они такое обожают — «я хороший старший брат».
Я легонько шлепнул его по затылку:
— Не называй женщин и девочек «детками».
Улыбка Дрю стала шире.
— Это ласково. Им нравится.
Еще бы.
Я впился в него взглядом:
— Мы относимся к женщинам с уважением. И не играем их чувствами.
Дрю поднял руки, соскальзывая со стула:
— Полное уважение, бро.
— Я твой отец, а не твой «бро».
Дрю только рассмеялся:
— Ладно, папуля. Где мои щитки? Надо собрать сумку.
Я выругался. Я всегда старался быть осторожнее с языком при детях, но иногда подходящих слов просто не