Своим...

Не мой дом...

Не мои близкие...

Видимо, мне следовало потерять всё, чтобы очнуться. Начать всё с чистого листа.

Да, больно. До сих пор. Но я с легкостью отпущу и это.

Но мои – дети! И ради них я буду биться, как дикий зверь. Не отдам. Не отпущу!

Не позволю забрать!

Только не теперь, когда они сами ко мне вернулись.

Карен покинул заседание с самодовольной ухмылкой, подмигнув мне напоследок. Очевидно, какие он цели преследует. С самого начала он смекнул, что именно может на меня повлиять. И чем дальше, тем изощреннее использует детей, чтобы удержать меня. Но я не могу понять, зачем ему это? Я не верю в его любовь. Его красивые слова о любви оказались такой же фальшивкой, как и он сам. Он достаточно умён, чтобы не тешить себя иллюзиями о возможности нормальной семьи после всего, что натворил, наговорил.

Нет.

Дело не в этом.

Неужели это все только потому, что он просто не может позволить себе проиграть? Или просто заигрался?

Прошло уже больше часа, а я всё прокручиваю в голове решение суда. Снова и снова, как на повторе, от начала и до конца, чтобы составить план дальнейших действий.

Чтобы найти опору.

Чтобы не потерять надежду...

«В соответствии с Конвенцией о правах ребенка и Семейным Кодексом Российской Федерации, а также в целях всестороннего исследования всех обстоятельств дела суд запросит характеристики из ведомств ... и назначит экспертизы для диагностики внутрисемейных отношений...»

Мозг сверлит паническая мысль: надо было послушаться адвоката, когда он советовал подстраховаться и собрать все заранее. Он же не просто так это говорил! Надо было собраться и говорить и вести себя в суде так, как он меня учил, а не поддаваться провокациям Карена и выставить себя неуравновешенной! Это он, а не я – профессионал. Вспоминаю его слова тогда, в ресторане: «Но ты как была идеалисткой, так и осталась. Если мужчина не хочет развода, он способен на многое».

Он ведь всё предвидел.

Но разве он мог что-то предпринять против моей воли?..

Прошу у него прощения и торжественно обещаю впредь делать только то, что он говорит.

Не даю панике захватить меня. Это просто эмоции. А мне нужно сосредоточиться на ситуации. А в ситуации пока всё на моей стороне, несмотря на то, что со стороны это может показаться безрассудным оптимизмом.

Потому что мой дядь Толик сделал немыслимое: по его ходатайству детей пока оставили со мной. Официальная формулировка: «Чтобы не подвергать их еще большему стрессу». Он же настоял на проведении всех возможных экспертиз перед тем, как принимать такое судьбоносное решение. А также успокоил меня, что у нас есть все шансы оспорить право собственности на дом. Последнее меня волнует меньше всего.

Не знаю, на какой срок растянутся все назначенные судом мероприятия, но ни минуты из них я не собираюсь тратить на эмоции. Только действия, направленные на то, чтобы моих детей у меня не смогли забрать.

Дядь Толик посидел со мной немного на лавочке под ивой после заседания. Он не знал, с кем мы столкнулись во дворе. Удивился глупости Карена, когда я сообщила ему о том, что это и есть его любовница. Но я не думаю, что Карен приехал с ней. Он не глуп, нет. Он хитер, продуман.

А вот я, наверное, настоящая дура, раз на какую-то долю секунды почувствовала к Акопян жалость. Не как к женщине, разбившей мою семью, нет. Её роль в этом второстепенная. С этим Карен сам справился.

А как к человеку.

Мне показалось, что я увидела в ней себя. Потерявшуюся. Растворившуюся в мужчине.

Потому что, судя по тем крохам, что я успела заметить, мой муж теперь лепил из нее подобие меня той, прежней, в которую он когда-то влюбился...

Разве, не дура? Мне бы её проклинать, а я...

Но на этом мое сочувствие заканчивается. Потому что в действительности мы разные. И стать любовницей женатого мужчины – это выбор. И она его сделала сама.

Машины Карена не было уже на парковке. Она явно пришла без его ведома. Но зачем? И исчезла она так же внезапно, как и появилась. Пока мы прошлись до лавочки, её и след простыл.

Дядь Толик не хотел оставлять меня одну в расстроенных чувствах. Боялся, что я на нервах могу натворить глупостей.

Нет.

Я и так их натворила с лихвой.

Дальше – только с умом.

Благодарю его, уверяя, что со мной всё будет в порядке.

А потом звоню отцу. И обо всём, что случилось в суде, ему рассказываю. Никаких эмоций, только факты.

- Успокойся, дочка. – отрезает папа, будто командует. – Где прописаны ты и дети?

- В доме свекров. Так и не дошли руки выписаться в новый дом...

Понимаю, что это плохо. И что в очередной раз во всем виновата сама.

- Никакой трагедии не случилось. – спокойно произносит папа. – Всё решаемо.

От уверенности, с которой он это произносит, становится легко.

- Сними квартиру поближе к школе. Это всегда плюс в глазах суда. С деньгами я тебе помогу, об этом не беспокойся.

Я не произносила этого вслух, но папа безошибочно понял, что сейчас может вызвать у меня сложности. У меня нет накоплений. На общих счетах – запрет на движение денежных средств. Брать в долг у подруг я не хочу. Ира и так вложилась в запуск центра, А взять у Светы, Оли и Кати мне не позволит совесть. У них свои семьи, дети, заботы...

- Спасибо, пап, я всё верну сразу, как...

- Обязательно, – в голосе сквозит недовольство. – с процентами!

- Папа!..

- С работой чуть сложнее, – продолжает он, не обращая внимания на мою попытку возмутиться, – но тоже решаемо, Ксения.

- Ты же знаешь, что всё в процессе.

- Знаю. Но этого мало. Оформитесь официально уже. Зарегистрируйте фирму. Не мне тебе рассказывать, дочка, как это всё делается.

- Знаю...

В голове бегущей строкой проносится очередность действий: ООО, упрощенное налогообложение, регистрация в реестре субъектов малого предпринимательства, регистрация торговой марки...

Займемся этим сразу же, как только Ира вернется в город.

- А про ведомства, экспертизы и прочее не думай, это я решу. Ты думай о себе и моих внуках.

Папа говорит очевидные вещи, и я это тоже понимаю, но услышать их еще от кого-то – очень полезно. Я не боюсь проверок. К характеристикам никто не сможет придраться, они безупречны. И вряд ли у Карена настолько длинные руки, чтобы повлиять на исход этих проверок. Как говорить с опекой и психологами, я тоже знаю. А чего не знаю, то подскажет адвокат. А еще я знаю, что ни секунды больше не хочу оставаться в том доме. Даже если в будущем получится оспорить право собственности...

Благодаря папе в голове начинает по пунктам выстраиваться план дальнейших действий.

И я приступаю к нему без промедления.

Прошу Нору, которая по моей просьбе сидела с детьми, отвезти их к моим родителям. Она соглашается, не задав никаких вопросов.

Пишу Оле, поймав себя на мысли, что нет ничего лучше – знать, куда и к кому идти в сложных ситуациях. Невольно провожу параллель с той страшной ночью, когда не знала, куда податься – кажется, будто это было сто лет назад...

И как я столько лет жила без этого?

Оля тоже отвечает сразу же.

Узнаю, что она на работе. Отлично.

Прошу прислать адрес. И через четверть часа уже захожу в агентство недвижимости, в котором работает моя Оля.

Она ждет меня внизу, у турникета. В распахнутом плаще поверх черного офисного платья, платке, повязанном на шее и ботильонах. Светлые волосы убраны в низкий хвост. Оля порывисто подхватывает меня за талию, обнимает, отводит в сторону.

- Дим, мы на перекус! – бросает в сторону администратора за стойкой, убирает в карман плаща бейдж с напечатанными на нем именем и фамилией «Ольга Богданова». И только потом спрашивает меня: – Ты обедала уже?

Через пять минут мы уже сидим с ней в соседнем кафе.

- Вообще-то, я к тебе по делу, – начинаю сразу с главного.

- Успеем еще по делу, – отмахивается она. – Ты мне скажи, как суд прошел?