Он не дожидается, пока я пристегнусь, жмет на газ. Наконец справляюсь с заглушкой, выпрямляюсь. Смотрю вперед. Почему-то страшно повернуть голову влево и посмотреть на отца Карена.

Минут пять мы едем в тишине.

- Чтобы я больше тебя здесь не видел, – рычит он наконец, когда мы выезжаем на трассу.

- Поче... – пытаюсь возразить, но не успеваю.

- Заткнись, – цедит он сквозь зубы, останавливаясь у обочины. – Довольна тем, что натворила?

- А что я сделала, Георгий Каренович?

- Семью разрушила!

- Я ничего разрушала, не говорите так! – морщусь в недоумении. Я понимала, что легко не будет, но к такому не была готова. – Я не виновата, что мы любим друг друга! Так бывает!

- Любит, – ухмыляется он. – Я дважды повторять не буду. Чтобы и следа твоего не было вокруг моего дома, моего сына и моей семьи! Проходимка!

- Не говорите так, Георгий Каренович, – пытаюсь понять, как вывернуть ситуацию в свою пользу, но ничего не приходит в голосу. – Я же не знала, что он женат. Я же...

- Я же, я же – заладила, тоже мне! – разгорается он еще сильнее. – А когда к парню в постель лезла, ты чем думала? Разве порядочные девушки себя так ведут? И как ты могла не знать? Что ты выдумываешь? Работала с ним и не знала?

- Я не знала! – кричу изо всех сил, уже не в состоянии сдерживаться. – Я не спрашивала! Не говорила ни с кем о нём! Он знал, что он женат! Как об этом могла я узнать, если он не говорил мне ничего?!

- Смени тон! Не знала она! А когда узнала? Когда узнала, почему не исчезла?

Да потому что мне было на это плевать! Я о себе должна думать, а не о ком-то другом. Потому что никто в этом гребаном мире не думает обо мне!

- Я не плохая, Георгий Каренович, вы же знаете меня. Вы же столько лет... Я же не плохая, я просто...

- Исчезни, проходимка!

Он тянется к пассажирской двери, открывает её и указывает мне на выход. Прямо на обочину.

Чёрт побери! Я не заслужила такого унижения! Он не должен был так со мной обращаться!

Старый дурак!

Зря только раскошеливалась на его портрет, якобы написанный мной. Не заслужил ни копейки!

Я должна поговорить с мамой Карена.

Включаю в приложении такси геолокацию. Оформляю заказ на домашний адрес.

Пока еду, нахожу страничку Ларисы Григорян в фейсбуке. Торты, салаты, фотографии внуков – вся лента заполнена этой ерундой. А рядом с мессенджером иконка звонка. Вот так я и свяжусь с ней.

Она сама женщина, она меня поймет.

И я убеждаю себя в этом, пока принимаю душ, чтобы смыть с себя пережитое от профессора унижение. Пока слышу долгие гудки в телефоне, не понимая, почему она не отвечает? А потом до меня доходит – она же видит, от кого входящий.

И когда я уже теряю надежду, в трубке раздается:

- Девочка, ты почему мне звонишь? – на армянском, который я еле-еле понимаю. Громко, сердито.

- Теть Лариса, пожалуйста, выслушайте меня, мне очень надо с вами поговорить. – отвечаю ей по-русски. Надеюсь, она поймет намек и перейдет на русский, а то разговора может не получиться.

- Какая я тебе теть Лариса?! Дрянь ты такая! Бесстыжая! Мало тебя мама в детстве порола, вырастила такую шлюху! Позор!

Видимо, отношений хороших со свекровью тоже не будет... Жаль. Но ничего. Мало, что ли, семей так живет?

Она замолкает. И я пользуюсь этим, чтобы донести до неё правду.

- Не обижайте меня, я не шлюха. Я была только с Кареном. Я его люблю.

- Это никак не меняет сути, – кудахчет она. – Ты шлюха уже потому, что полезла к женатому мужчине!

- Я не знала!

- Надо было узнать заранее, с кем ты в постель ложишься. – выдыхает брезгливо. – Больше сюда не звони, я не собираюсь с тобой вести беседы.

На этом заканчивает разговор.

В отчаянии снова и снова набираю Карена.

И бесчувственный робот повторяет «Абонент не отвечает или временно недоступен».

Это неправда. Он же мне такие слова говорил в ту ночь, когда приехал ко мне в ночи. Так любил, целовал, королевой своей называл...

Мозг отказывается верить, что я осталась совсем одна. И стоит мне об этом подумать, как телефон в руках оживает. На экране высвечивается «Мама».

Включаю. Подношу к уху.

Молчу.

- Рита джан, дочка, – дрожащим голосом скороговорит мама. – Места себе не нахожу. Как о тебе подумаю, слёзы наворачиваются! У тебя всё хорошо?

Если бы поменьше плакала, вспоминая обо мне, было бы лучше. Небось, своими слезами и накликала на меня беду... У меня всё должно было быть иначе! Я не хотела быть, как папа, неудачником! Как мама – слабачкой! Хочу ей это выкрикнуть в лицо, но мне это сейчас невыгодно. Мне некуда идти, кроме...

- Мам, я вечером приеду...

Собираю в единственный чемодан, с которым переезжала, первое, что попадается под руку: какую-то одежду, документы, рабочие бумаги... Остальное заберу завтра, когда буду сдавать ключи...

Всю дорогу до трущоб пытаюсь медитировать с помощью приложения, которое мне Карен советовал, но не могу расслабиться.

Мама встречает меня у дверей подъезда. Стоит в своем выцветшем домашнем платье с каким-то несуразными принтом, улыбается. Иду к багажнику, достаю чемодан.

- Ритуля, что это? – жалостливо шепчет она. – Ты что, уволилась?

Молчу.

Прохожу в квартиру на первом этаже. В носу щиплет. То ли от сырости, которой пропитаны стены, то ли от предательских слёз.

Мама молча следует за мной. Хватает меня за плечи, разворачивает к себе.

- Что случилось, газель моя?! Тебя кто-то обидел? – произносит испуганно. – На тебе лица нет!

Как делала в детстве, когда меня обижали одноклассницы, потому что я всё время ходила в одном и том же. «Нищенка! Сирота черномазая!» И я снова превращаюсь в эту маленькую девочку, которая не могла за себя постоять. Которая плакала, зарывшись в мамины худые костлявые ребра. И которая нарастила толстую кожу, чтобы больше не было так больно...

- Мам... – хочу отогнать от себя, чтобы не лезла со своими нежностями. Я же выросла! Я же умная, хитрая, всё продумала, у меня же всё должно было быть иначе! Но вместо этого падаю на колени под грузом всего, что на меня навалилось. – Мам, прости...

- Вай! – вскидывает руками мама. – Что?! Кто?!

Она цепенеет с каждым моим словом. А я, которая не хотела еще несколько дней назад ей ничего рассказывать, вываливаю на нее всю тяжесть правды, чтобы мне стало хоть немного легче.

Переложить на нее, отдать ей свою боль, как она всегда и просила.

Это же поможет?

«Рита джан, цавт танем...» (перевод с арм. - заберу твою боль).

Закончив, закрываю глаза и глубоко вдыхаю. Но облегчения нет.

Безысходность.

Дно.

Тьма...

И резкая, жгучая боль в затылке. Там, где впечаталась в обод руля джипа Карена. Но почему?

Это удар?

Открываю глаза, но не успеваю увернуться – лишь неуклюже отшатываюсь, когда получаю по спине. С третьим ударом сомнений не остается.

- Мама, ты что творишь?! – кричу, пытаясь вырвать у нее из руки орудие порки, но не могу.

- Позор! Позор на мою голову! Позор! – страшным голосом рычит она, снова и снова попадая по мне. Голова, плечи, лицо – проходится по мне грязным пыльным веником, которому столько же лет, сколько и ее заштопанному халату. – Это всё дурные гены твоего непутевого отца! Позор!

Заслужила?..

Не знаю.

Но не пытаюсь больше вырваться.

С каждым хлестким ударом впускаю в себя ненависть к тому, кто довел меня до этого дна.

С каждым выдохом выпускаю из себя всю ту любовь к нему, которой была пропитана насквозь.

И когда мама, обессилев, выпускает из рук веник и падает на колени, я, распластавшись на бесцветном дощатом полу, поизношу в уме самую сильную клятву самой себе.

«Я уничтожу тебя, Карен».

Глава 12.

Я не хочу возвращаться домой.

Дом, где я сама всё обустраивала с любовью и вниманием к каждой детали, оказался таким же обманом, как и всё остальное, что я считала вечным, незыблемым.