— Могу, но не хочу. — Я с грустью смотрю на красивые, когда-то такие желанные флаконы. Как же я радовалась каждому из них. И все они теперь вызывают во мне отторжение, почти что ненависть. Это не просто какие-то ароматы, нет, это поездки, события, беседы на веранде, чтение любимых книг вслух, планы на будущее, случайные касания, неслучайные поцелуи, жаркие ночи и полные нежности утра. Продать все это кажется кощунственным, я не настолько нуждаюсь в деньгах, чтобы торговать своей памятью.

Я опускаюсь на кровать рядом с Никитой и бережно, как драгоценные камни, касаюсь стеклянных пузырьков.

— Хочешь я их у тебя куплю? И когда станет грустно, ты сможешь приходить ко мне, чтобы понюхать любимые запахи.

Качаю головой. Это плохая идея, хоть мне и приятна такая забота от чужого по сути человека.

— Тогда нам нужно сделать что-то символическое! Что-то, что ты запомнишь навсегда! У тебя есть время? Отлично, я тоже свободен и как раз душа просила приключений!

Никита вскакивает, мечется по комнате, в поисках чего-то и натыкается на красные капроновые колготки:

— О, это что за реквизит к Олимпиаде в Париже? Там бы зашло подобное непотребство, — он скашивает глаза к носу и вываливает язык, изображая Марию Антуанетту с отрубленной головой. Бррр.

— Это мой позор прошлых лет. — Чувствую на лице жар. — Раньше мне казалось, что красные ноги идеально сочетаются с унылыми лицами гостей на фуршете. Но я исправилась и с тех пор подобных ошибок не допускаю.

— Зря, выглядит очень авангардно, в духе семидесятых. О, нашел!

Никита подхватывает с пола кожаный портфель моего мужа, тот самый, в котором он обычно носил ноутбук и рукописи. В нашем доме все это было сродни святому Граалю, и без особой надобности я никогда не трогала вещи Белого. Так что теперь не могу сдержать злорадной улыбки, когда Никита потрошит сумку мужа как дохлую рыбины, выкидывает из нее бумаги и папки, а потом складывает туда же мои духи. Но на этот раз аккуратно и старательно, чтобы не разбить ни один флакон. При этом он что-то насвистывает и смотрит на меня с той долей сумасшествия, что я и сама заряжаюсь его безуминкой.

— Я готов, пошли?

— Куда?

— Не знаю, пускай будет сюрприз.

На языке щиплет, как от шампанского, иголками колет кончики пальцев и кружится голова. Я хватаю с вешалки джинсовую куртку вместо обычного пиджака, крашу губы помадой и иду вслед за Никитой, не зная, куда тот меня ведет. Плевать! Больше всего сейчас хочется веселья, наконец, перестать сжимать грудную клетку внутрь, как после сильного удара, а расправить плечи и дышать. А еще смеяться. Господи, как же мне хочется смеяться!

Глава 13

— Я не буду этого делать!

Зависаю над видом пустой, местами разбитой дороги с высоты пары десятков метров. Не думала, что в Москве еще есть такие заброшенные места. Вокруг ни души. Только Никита радостно уговаривает меня скинуть флаконы с духами с моста.

— Ты боишься, что останутся стекла? Не переживай, я все приберу. И потом, здесь почти никогда не ездят машины.

— Да нет же, я просто не буду этого делать.

Прижимаю сумку прямо к груди. Ближе к сердцу. Ну, нет! Я не смогу оставить свои сокровища в этом… боже, где мы вообще? Бомжатник какой-то!

— Хорошо, — соглашается Ник. — Выкидывай не духи, а то, что тебя бесило в Белом. Мы избавляемся от всего говна, которое ты прошла в браке. — И поймав мой взгляд, кривится. — Только не говори, что у вас все было идеально.

— Помимо измен, воровства денег и обмана?

— Видишь, у всех свои недостатки. А еще он, небось, чай из кружки сербал.

— Никогда. — Я морщусь, как от легкой зубной боли. И нехотя произношу: — Он работал по ночам, и не давал мне спать. За десять лет не было и дня, чтобы я выспалась.

— Отлично. — Я не успеваю моргнуть, как Савранский хватает из сумки стеклянный флакон, и швыряет его на дорогу: — Прощайте бессонные ночи! Да здравствует режим и здоровый цвет лица!

С высоты двадцати метров летят мои Баккара. Мелькает в воздухе вишневая этикетка, а после раздается звон битой посуды. Смотрю вниз, на серый в выбоинах асфальт и крохотное пятно на нем. С такого ракурса не разглядеть, что этот плевок стоит 50 тысяч рублей.

Никита смотрит на меня и его озорной вид будто ластиком стирают с лица. Он испуганно бормочет:

— Черт, Римма, прости! Хочешь, я тебе такие же куплю? Прямо сейчас поедем и куплю? Ты только не расстраивайся!

— Все в порядке, — хриплю я. — Ник, подай мне сумку.

Так же как Сарвнаский секундой раньше засовываю в карман руку и достаю оттуда что-то круглое. По форме Эклат. По вкусу сирень и мед. По ощущению предательство и невысказанные обиды:

— Прощайте фильмы с субтитрами! Кино нужно смотреть, а не читать!

И сиреневая дымка от Ланвэн летит с моста вниз, а рядом с пятидесятитысячной кляксой появляется другая, более бюджетная, но все равно очень ценная.

— Еще, — протягиваю руку, пока Ник достает новый пузырек.

— А ты огонь, — в его глазах неподдельное восхищение. В моих злость, обида, азарт. Я не из тех, кто скидывает чужие вещи с балкона. А вот собственные и с моста — фактурненько!

— Прощайте скучные ужины с коллегами!

На этот раз звенит громче, потому что флакон оказался тяжелее. Что-то восточное, с не выговариваемым названием. Пахло шафраном и жженым сахаром. Стоило целое состояние и радовало меня ровно две секунды. Первую в момент покупки, вторую сейчас, когда я смотрю на бурый след на дороге.

Новый пузырек Никита протягивает молча. Шанель номер пять. Классика. Никогда мне не нравились, а особенно не нравилось, как муж заставлял душиться ими перед выходом куда-то. И не понимал, что от тяжелого пудрового аромата у меня болит голова.

— Идите к черту мигрени! — Кричу я вниз.

— Прощай глажка нижнего белья! — Пирог с корицей от Российского Дома следует за Францией.

— А зачем гладить нижнее белье?

— Чтоб жопа и остальное в тепленьком были. Иначе он трусы надевать отказывался.

— Извращенец.

— А то!

И вслед за этими двумя «ласточками» летит третья, романтичная пахучка от Герлен. За ней Кельнская вода, а потом индийское масло из цветков лотоса.

Если перевести с языка запахов на язык разведенок, то я избавилась от изнурительной работы, бытового инвалида, и десяти забытых годовщин свадьбы. Ни разу он не вспомнил про день, когда мы поженились. Зато даты выхода своих книг