— Понятно, — вздыхаю, опускаю глаза, таращусь на стол.

Вздрагиваю, когда чувствую прикосновение его рук к своим. Не сразу понимаю, что происходит и лишь спустя секунду до меня доходит, что сама того не заметив, я умудрилась расковырять до крови кожу вокруг ногтя.

Слышу тяжелый вздох, нехотя смотрю на Владимира Степановича. На его лице больше нет улыбки.

Он качает головой, встает и направляется к одному из навесных шкафчиков.

— Надо смыть кровь, Кир, — обращается ко мне и я чувствую себя ребенком несмышленым.

Я тут же подскакиваю со своего стула, как кипятком ошпаренная, подхожу к крану и смывают с пальцев кровь, ощущая легкое жжение на пострадавшей руке. И как я умудрилась?

Пока рассматриваю руку и оцениваю степень повреждения, не замечаю, как Владимир Степанович подходит совсем близко и берет мои руки в свои. Промокает их осторожно салфеткой и обрабатывает ранку перекисью.

Я поднимаю на него вопросительный взгляд.

— У меня очень бедовая дочь, так что перекись всегда под рукой, — поясняет, в ответ на мой невысказанный вопрос и прикладывает к ранке ватный тампон, — держи, — командует.

Я держу, молча следя за мужчиной. Он выбрасывает использованную бумажную салфетку, убирает в шкафчик бутылек с перекисью и возвращается ко мне.

Подходит совсем близко и, вынужденная отступить на пару шагов назад, я упираюсь крестцом в столешницу позади.

— Посмотри на меня, Кир, — просит, нависая надо мной и ставя руки по обеим сторонам от меня, таким образом заключая меня в своеобразный плен.

Прикусив губу, выполняю его просьбу, поднимаю голову.

Глаза напротив, кажется, светятся лихорадочным блеском. До моего слуха доносится тяжелое дыхание и я не сразу понимаю, что принадлежит оно не мне.

— Ты всегда так нервничаешь или это я у тебя такую реакцию вызываю?

Берет мою руку, убирает ватный тампон, смотрит на пострадавший палец.

— Я…

Мне становится нечем дышать, голова кружится и комната перед глазами расплывается.

— Я не нервничаю, — и кому я сейчас пытаюсь врать?

— Нет? — подается еще ближе, настолько, что наши тела вот-вот соприкоснутся.

Я инстинктивно выставляю вперед руки и упираюсь ладонями в его грудь, не понимая, что происходит и почему я не пытаюсь просто уйти.

— Нет, — качаю головой.

— Тогда что? Все еще боишься?

Не отвечаю на его вопрос, просто смотрю на него в упор и зачем-то опускаю взгляд на губы. Я не знаю, как так выходит, но руки, будто поддавшись влиянию какой-то неведомой силы, необъяснимым образом перемещаются на широкие плечи, когда мужчина наклоняется ниже.

Сложно сказать, что движет мною в тот момент, когда, почувствовав хватку на своем подбородке, я прикрываю глаза и размыкаю губы. Воздух вокруг, кажется, напряжен до предела, настолько, что я чувствую каждое колебание молекул и точно знаю, что вот-вот произойдет то, чему происходить не следует.

Осознание больно бьет по затылку и, распахнув глаза, я натыкаюсь на любопытный взгляд серо-голубых глаз. Чувство стыда мгновенно обрушивается на мне тяжелой снежной лавиной и я едва сдерживаюсь, чтобы не расплакаться от собственной абсолютной и беспощадной глупости.

Я что, правда, ждала, что он меня поцелует? Ждала и… хотела? А он… Он ведь это понял? Понял и решил что? Посмеяться?

— Отпустите, — чувствую, как в груди растекается жгучая обида.

— Кир…

Не хочу его слушать, не знаю, откуда у меня берутся силы, но мне удается его оттолкнуть и выскользнуть из созданного им плена.

— Кир, — летит мне в спину, но я не останавливаюсь и даже не оборачиваюсь, просто уношу ноги, сгорая от стыда и обжигающей легкие обиды.

Идиотка.

Глава 12

— Алло? — без энтузиазма отвечаю на звонок.

— Привет, — из трубки раздается звонкий голос Сашки, — ты как?

— Нормально, в целом, — говорю тише, чем могла бы.

— Ну тебе уже лучше? Может все-таки что-то нужно? — искренне интересуется.

— Нет, Саш, у меня все есть, спасибо. Как твои дела?

С той нелепой ночи прошло несколько дней, и все эти дни я стараюсь избегать всяких контактов с Сашей. К своему стыду, я даже больной притворилась, предупредила всех в приюте, что некоторое время не буду появляться.

Сашка пару раз звонила, но я не смогла заставить себя взять трубку. Просто не смогла, всякий раз вспоминая ситуацию с ее отцом.

Я банально сгорала от стыда. На утро после той ночи, я практически сбежала из дома Богомоловых, несмотря ни на какие уговоры остаться и хотя бы позавтракать.

С моей стороны, пожалуй, было не очень красиво убегать ни свет ни заря, но я с огромным трудом дождалась рассвета и момента, когда наконец проснулись девчонки.

Глаз за остаток ночи я, естественно не сомкнула.

Лежала в выделенной мне спальне, сгорая от стыда и сдерживая противные слезы, и думала о том, как с утра посмотрю в глаза хозяину дома и его дочери.

К счастью, в то утро с Владимиром Степановичем я не столкнулась и теперь очень надеялась, что больше не придется.

Да и Сашку я решила, по возможности, избегать. Ограничить общение, насколько это возможно, каким бы сильным ни было желание его продолжить.

Она мне нравится, очень, однако после той постыдной ситуации, я просто не смогу находиться рядом с ней и не чувствовать вину.

— Кир, ты еще там? — в сознание снова пробирается голос Саши и я понимаю, что прослушала практически все, что она сказала.

— Да, прости, задумалась, — бормочу виновато.

— Кир, — Сашка как-то тяжело вздыхает и я невольно напрягаюсь в ожидании, — ты на что-то обиделась? — выдает наконец.

Ее вопрос вгоняет меня в ступор.

— Нет, с чего ты взяла? — говорю, как можно увереннее. — Конечно нет!

— Тогда почему мне кажется, что ты меня избегаешь? И в тот день ты так странно сбежала с утра пораньше? — я слышу в ее голосе сожаление.

На меня снова накатывает волна бесконечного стыда.

Получается, виновата я, а чувствует себя таковой она.

— Это не так, просто я правда себя очень плохо чувствовала, а когда болею, я не хочу ни с кем разговаривать, вообще ни с кем.